и поняла, почему такие фасоны популярны в пустыне, а не на севере.

– Чушь, – возразила Шамавах. – Тело госпожи Лиши не хуже, чем у самой Дамаджах. Пусть Шар’Дама Ка хорошенько разглядит, чего ему не получить, пока мы не подпишем договор.

Она выудила из вороха платьев такую прозрачную вещь, что Лиша могла с тем же успехом вовсе не одеваться.

– Хватит, – резко отказалась она, стянула через голову выбранное Элоной платье и швырнула на пол. Затем взяла полотенце и стерла с лица краски и пудру, которыми ее расписала Шамавах, пока Элона смотрела ей через плечо и спорила об оттенках.

– Уонда, принеси мое голубое платье, – приказала Лиша. Девушка перестала ухмыляться и бросилась исполнять приказ.

– То самое простенькое, старое? – возмутилась Элона. – Ты будешь похожа…

– На себя, а не на раскрашенную энджирскую шлюху, – перебила Лиша. Женщины хотели было запротестовать, но прикусили языки под ее раздраженным взглядом.

– Волосы хотя бы не расплетай! – взмолилась Элона. – Я их целое утро укладывала. Тебе не повредит хорошо выглядеть.

Лиша повернулась к зеркалу. Мать и правда прекрасно уложила ее пышные черные волосы. По спине струились кудри, лоб украшала дерзкая челка. Лиша улыбнулась.

Вернулась Уонда с голубым платьем, но Лиша посмотрела на него и цокнула языком.

– Я передумала, принеси мое праздничное. – Она подмигнула матери. – Мне не повредит хорошо выглядеть.

В ожидании Джардира Лиша расхаживала взад и вперед по своим покоям. Женщин она отослала, их болтовня только действовала ей на нервы.

В дверь постучали. Лиша торопливо посмотрелась в зеркало, втянула живот, в последний раз затянула под грудью платье, чтобы была пышнее, и открыла.

Но пришел не Джардир, а Аббан. Не поднимая глаз, он протянул ей крошечную бутылочку и еще меньший стаканчик.

– Подарок. Для храбрости, – пояснил он.

– Что это? – Лиша открыла бутылочку, принюхалась и сморщила нос. – Похоже на настойку для дезинфекции ран.

Аббан рассмеялся:

– Уверен, его не раз для этого использовали. Это кузи – напиток, который мой народ употребляет в качестве успокоительного. Даже даль’шарумы его пьют, чтобы набраться мужества на закате.

– Они выпивают перед боем? – недоверчиво переспросила Лиша.

Аббан пожал плечами:

– В дурмане кузи есть… своего рода ясность, госпожа. Один стаканчик согревает и успокаивает. Два придают храбрость шарума. После трех покажется, что можно танцевать на краю бездны Най и не упасть.

Лиша выгнула бровь, но невольно улыбнулась краешком рта.

– Ну разве что один. – Она налила кузи в стаканчик. – Я не прочь согреться.

Она выпила залпом и закашлялась.

Аббан поклонился:

– Второй пойдет легче первого, госпожа, а третий – легче второго.

Он вышел, и Лиша налила себе еще стаканчик. Он и правда пошел легче.

Третий отдавал корицей.

Аббан не солгал насчет кузи. Оно окутывало Лишу, как меченый плащ, одновременно согревая и защищая. Бесконечный спор в ее голове стих, и в тишине снизошла неведомая прежде ясность.

В комнате было жарко, несмотря на праздничное платье с глубоким вырезом. Лиша обмахивалась и весело наблюдала, как Джардир украдкой поглядывает на ее грудь, пытаясь притвориться равнодушным.

Они покоились на шелковых подушках. Между ними лежал открытый Эведжах, но Джардир давно его не читал. Они беседовали о другом: о том, что Лиша все лучше говорит по-красийски, о детстве Джардира в каджи’шарадж, об уроках Бруны, о том, как мать Джардира стала отверженной из-за того, что родила слишком много дочерей.

– Моя мать тоже не сильно рада, что у нее только дочь, – заметила Лиша.

– Такая дочь стоит дюжины сыновей, – возразил Джардир. – Но как же твои братья? Сейчас они с Эверамом, но принесли ей немало счастья.

Лиша вздохнула:

– Ахман, моя мать солгала. Я ее единственное дитя, и у меня нет волшебных костей, чтобы пообещать тебе сыновей.

С этими словами с нее свалился груз. Как и в случае с платьем, она хотела, чтобы Джардир знал настоящую Лишу.

Джардир удивил ее, пожав плечами:

– Да будет на то воля Эверама. Даже если ты родишь трех девочек подряд, я буду лелеять их и верить, что сыновья не заставят себя ждать.

– И я не девственница, – выпалила Лиша и затаила дыхание.

Джардир долго смотрел на нее. Возможно, не следовало этого говорить? Какая ему разница, девственница она или нет?

Впрочем, для него разница была, и ложь матери угнетала Лишу, как собственная, ибо молчанием она потворствовала ей.

Джардир поглядел по сторонам, будто проверяя, нет ли свидетелей, и наклонился почти к самым ее губам.

– Я тоже не девственник, – прошептал он, и Лиша прыснула.

Джардир захохотал от всей души.

– Выходи за меня! – взмолился он.

– Зачем тебе еще одна жена, ведь у тебя их уже…

– Четырнадцать, – отмахнулся Джардир. – У Каджи была тысяча.

– И что, кто-нибудь помнит, как звали пятнадцатую?

– Шаннах вах Кревах, – без запинки ответил он. – Говорят, ее отец украл тени, чтобы сплести ей косы, и из ее утробы вышли первые дозорные, невидимые в ночи, но вечно бдящие рядом с отцом.

– Ты это только что сочинил, – прищурилась Лиша.

– Поцелуешь меня, если нет?

Лиша притворно задумалась.

– И шлепну, если да.

Джардир улыбнулся и указал на Эведжах:

– Здесь перечислены все жены Каджи, их имена будут чтить вечно. Некоторые записи весьма подробны.

– Вся тысяча? – с сомнением переспросила Лиша.

Джардир подмигнул:

– Записи становятся короче только далеко за сотню.

Лиша ухмыльнулась и взяла книгу.

– Двести тридцать седьмая страница, – подсказал Джардир, – восьмая строка.

Лиша пролистала книгу и нашла нужную строку.

– Что там написано? – спросил он.

Лиша плохо поняла большую часть текста, но Аббан научил ее читать даже незнакомые слова.

– Шаннах вах Кревах, – произнесла она.

Лиша прочла весь абзац вслух, старательно имитируя красийскую напевность.

Джардир улыбнулся:

– Сердце радуется, когда ты говоришь на моем языке. Я тоже пишу о своей жизни. Пишу Ахманджах собственной кровью, как Каджи написал Эведжах. Если ты боишься, что о тебе забудут, пообещай стать моей, и я напишу о тебе целый бархан книг.

– Я до сих пор не знаю, чего хочу, – честно призналась Лиша.

Джардир помрачнел, но она склонилась к нему и улыбнулась:

– Впрочем, поцелуй ты заслужил.

Их губы встретились, и Лишу охватила дрожь сильнее любой магии.

– А если твоя мать нас застанет? – спросил Джардир, отстранившись первым.

Лиша заключила его лицо в ладони и притянула к себе.

– Я заперла дверь на засов, – сказала она и приоткрыла губы.

Лиша была травницей. Она впитывала знания старого мира как губка и проводила собственные опыты. Больше всего на свете она любила учиться, во всем достигала мастерства и во все привносила новизну, от трав до меток и