чтобы защищать проход, где сотня пеших стрелков смогла бы остановить десять кавалерийских полков! Так что я был бесконечно рад, увидев, что у врага не было пехоты. Я по опыту знал, что если две колонны встречаются в узком месте, то победу одержит та колонна, которая, атакуя голову другой, будет теснить её на расположенные позади неё части. Поэтому я пустил в полный галоп мою элитную роту, чей первый взвод один смог войти в соприкосновение с врагом. Наша атака была столь стремительной, что голова австрийской колонны оказалась смята, а вся остальная колонна пришла в такой беспорядок и неразбериху, что моим кавалеристам оставалось только напирать на врага, практически не пуская в ход оружие.

Мы продолжали преследование больше часа. Неприятельский полк, противостоящий нам, носил имя генерала Отта[153]. Я никогда не видел таких красивых гусар. Они прибыли из Вены, где их одели во всё новое. Их униформа, хотя и немного театральная, выглядела великолепно: ментики, доломаны, чикчиры и малиновые кивера. Всё это было чистым и ярко сверкало. Казалось, они возвращались с бала или собирались играть в театре! Эта блестящая униформа странным образом контрастировала с более чем скромной униформой наших егерей, многие из которых до сих пор носили старые мундиры. Они были на них на бивуаках на протяжении полутора лет, как в России, так и в Польше и в Германии. Зелёный цвет наших мундиров уже потускнел от пыли дорог и дыма сражений. Но под этими старыми мундирами бились смелые сердца мужественных людей! Так что вскоре доломаны гусар Отта покрылись кровью, и этот кокетливый, хорошо одетый полк потерял убитыми и ранеными свыше двухсот человек, а из наших никто не получил даже ни малейшего сабельного удара. Враг бежал от нас, не имея ни единой возможности обернуться. Наши егеря захватили большое количество очень хороших лошадей и расшитых золотом ментиков.

Для нас до этих пор всё шло благополучно, однако, преследуя убегавших врагов, за которыми неслись галопом победители, я начал беспокоиться об исходе этой странной битвы, поскольку более низкие горы, показавшиеся на обоих берегах Кинцига, свидетельствовали о том, что мы приближаемся к тому месту, где ущелье заканчивается. Было вполне вероятно, что здесь мы найдём небольшую долину, полную пехоты, а ружейный огонь этой пехоты и орудийный огонь могли бы заставить нас дорого заплатить за наш успех. Но, к счастью, всё оказалось не так, и, выйдя из ущелья, мы не заметили ни одного пехотинца, а только вражескую кавалерию, к которой принадлежал гусарский полк Отта, только что разбитый нами и в полном ужасе продолжавший спасаться бегством, увлекая за собой не менее 15 эскадронов, отступивших в направлении Ханау.

Тогда генерал Себастьяни вывел свои три кавалерийские дивизии, вскоре поддержанные пехотой маршалов Макдональда и Виктора и несколькими батареями. И, наконец, появились император и часть его гвардии. За ними шла остальная французская армия.

Это было вечером 29 октября. Мы стали бивуаками в соседнем лесу. От нас до Ханау и до австро-баварской армии оставалось не больше 1 лье.

Глава XXXII

Эпизод войны. — Битва при Ханау. — Отступление вдоль Рейна. — Последнее усилие врагов. — Азолан. — Бегство Чернышева. — Восстановление армейских корпусов

Вот по каким причинам Экзельманс остался сзади во время нашего продвижения по ущелью. Перед тем, как войти в долину, разведчики привели к нему двух пленных австрийских солдат, взятых в плен в тот момент, когда в отдалении от своей армии они мародёрствовали и выпивали в уединённой деревне. Экзельманс велел одному из своих адъютантов допросить их по-немецки и был очень удивлён, когда они ответили ему на хорошем французском языке. Он спросил у них, где они так хорошо научились нашему языку. Один из этих несчастных, полупьяный солдат, думавший таким образом вызвать уважение к себе, воскликнул, что они были парижанами! Едва он произнёс эти слова, как генерал, пришедший в ярость при виде французов, обративших оружие против своих соотечественников, приказал, чтобы их расстреляли на месте. Их схватили, и бедный парень, который, чтобы понравиться генералу, похвастался, что является французом, был убит, а его товарищ, протрезвевший от столь ужасного спектакля, стал протестовать, утверждая, что ни один из них никогда не был во Франции и что они родились в Вене, а родители их были парижанами, принявшими австрийское гражданство. Сами они считались гражданами Австрии и, будучи таковыми, были обязаны подчиниться закону о мобилизации и поступить на службу в тот полк, какой был им предписан. Чтобы доказать правдивость своих слов, он показал свой военный билет и билет своего неудачливого товарища. Этот документ подтверждал слова пленного. Наконец, уступив настояниям своих адъютантов, Экзельманс согласился помиловать беднягу.

Услышав в этот момент шум начинавшегося сражения, генерал захотел попасть в голову колонны, которой я командовал, но, прибыв к входу в ущелье, понял, что проникнуть в него и найти место в рядах кавалеристов он не сможет, столь быстрым был галоп двух полков, занимавших ущелье, преследуя неприятеля. После многократных попыток вклиниться в ряды кавалерии генерала вместе с лошадью столкнули с дороги, и он упал в Кинциг, где чуть не утонул.

Готовясь к сражению, император воспользовался ночью, чтобы уменьшить длину колонны наших обозов. Весь багаж был направлен к правому флангу в направлении Кобленца под охраной нескольких батальонов и кавалерии генералов Лефевр-Денуэтта и Мийо. Для армии это было большим облегчением.

Утром 30 октября император имел в своём распоряжении лишь пехотные корпуса Макдональда и Виктора, насчитывавшие всего лишь 5 тысяч штыков. Поддержкой им служили кавалерийские дивизии Себастьяни.

С той стороны, откуда мы прибыли, подступы к Ханау покрыты большим лесом, через который проходит дорога. Большие деревья этого леса дают возможность кавалерии передвигаться там без особых затруднений. Город Ханау построен на противоположном берегу Кинцига.

Генерал Вреде, не испытывавший недостатка в численности войск и орудий, совершил огромную ошибку, разместив свою армию так, что река была у неё за спиной. Это лишало армию противника поддержки, какую могли бы оказать ей укрепления Ханау. С этими укреплениями баварский генерал мог сообщаться лишь через мост при Ламбуа, оставшийся для него единственным путём к отступлению. Правда, позиция, которую он занимал, перекрывала дорогу на Франкфурт и на Францию, и он был уверен, что сможет помешать нам форсировать эту переправу.

30 октября на рассвете битва началась как большая охота. Несколько выстрелов из орудий, огонь наших пехотинцев и атака, осуществлённая кавалерией Себастьяни, опрокинули первую вражескую линию, довольно неудачно