– Сижу тут на берегу рядом с тобой, – пошутил я.

– Я имею в виду, вообще. У тебя дела в Бомбее?

– А что?

– Я хотела спросить тебя… Ты не поехал бы со мной искать Халеда?

Я от души расхохотался, но она меня не поддержала.

– Знаешь, мне только что сделали предложение получше этого.

– Получше? – протянула она. – Какое же?

– Поехать на войну в Шри-Ланку.

Она сжала губы, приготовившись дать резкий ответ, но я поднял руки, сдаваясь, и добавил:

– Я шучу, Карла. Не лезь в бутылку. Мне действительно сделали такое предложение, но я не знаю… Ну, ты понимаешь.

Она расслабилась и улыбнулась.

– Да. Я просто отвыкла от твоих шуточек.

– А почему ты решила пригласить меня сейчас?

– А почему бы нет?

– Это не ответ, Карла.

– О’кей, – вздохнула она, взглянув на меня, и опустила взгляд на песчаные узоры, которые плел морской бриз. – Наверное… Наверное, я хотела попробовать, не получится ли у нас что-нибудь вроде того, что было в Гоа.

– А как же… Джит? – спросил я, не поддаваясь на провокацию. – И как он относится к тому, что ты отправляешься на поиски Халеда?

– Мы живем каждый сам по себе, делаем, что хотим, и ездим, куда хотим.

– Довольно… беспечное заявление, – заметил я, с трудом подыскав слово, которое не звучало бы оскорбительно. – Дидье сказал, что Джит сделал тебе предложение.

– Ну да, – ответила она спокойно.

– И…?

– И что?

– И ты собираешься принять его предложение? Ты выйдешь за него?

– Думаю, выйду.

– Почему?

– А почему бы и нет?

– Ты повторяешься.

– Прости, – вздохнула она с усталой улыбкой. – Я действительно привыкла в последнее время совсем к другому обществу. Ты спрашиваешь, почему я выхожу за Джита? Он хороший парень, молодой, здоровый и богатый. Черт, я думаю, что потрачу его деньги с бóльшим толком, чем он.

– Иначе говоря, ты готова умереть от любви к нему.

Она засмеялась, но потом, внезапно посерьезнев, повернулась ко мне. Глаза ее в бледном лунном свете были как листья кувшинок после дождя; ее длинные волосы чернели как камни в лесной реке, и при прикосновении к ним казалось, что ты пропускаешь сквозь пальцы саму ночь; губы, мягкие, как лепестки камелии, были согреты секретным шепотом, а свет зажигал на них сверкающие звезды. Она была прекрасна. Я любил ее. Я все еще любил ее – сильно, упрямо, но в сердце у меня был холод. Та беспомощная, мечтательная любовь, которая воспаряла к небесам и проваливалась в бездну, прошла. И в этот миг… холодного обожания – наверное, так это следовало назвать – я почувствовал, что власть, которую она надо мной имела, тоже ушла в прошлое. Или даже больше, эта ее власть, ее сила перешла в меня, стала моей силой. Все козыри были у меня на руках. И мне захотелось узнать наконец всю правду. Я не был согласен безропотно принять, просто как данность, все, что было между нами. Я хотел знать все.

– Почему ты не сказала мне, Карла?

Она мучительно вздохнула и, вытянув ноги, зарылась ступнями в песок. Наблюдая за тем, как он маленькими каскадами обтекает ее ноги, она монотонно проговорила, как будто сочиняла письмо ко мне – или, может быть, вспоминала когда-то написанное, но так и не отправленное.

– Я знала, что ты спросишь меня об этом, и, наверное, поэтому так долго не хотела встречаться с тобой. Я спрашивала людей о тебе и не пряталась, но до сегодняшнего дня не предпринимала никаких шагов, чтобы встретиться, потому что… знала, что ты задашь этот вопрос.

– Если тебе это как-то поможет ответить, – прервал я ее, – то могу сказать, что я знаю: это ты сожгла Дворец мадам Жу.

– Это Гани тебе сказал?

– Гани? Нет. Я сам догадался.

– Гани устроил это для меня. Это был последний раз, когда я говорила с ним.

– Я в последний раз говорил с ним за час до его смерти.

– Он ничего не сказал тебе о ней? – спросила она, очевидно, надеясь, что хоть что-то ей не надо рассказывать самой.

– О мадам Жу? Нет, ни слова.

– Мне он много чего рассказал… О том, что я не знала. Наверное, это его рассказы довели меня до точки. Он сказал, что она послала Раджана следить за тобой и навела на тебя копов после того, как он сообщил ей, что мы занимались с тобой любовью. Я всегда ненавидела ее, но это было той каплей, которая переполнила чашу терпения… Она не могла допустить, чтобы у нас с тобой все получилось, чтобы мне было хорошо. Гани был обязан мне кое-чем, я напомнила ему об этом, и он организовал беспорядки. Пожар был что надо. Я сама участвовала в подожге.

Она замолчала, сжав зубы и глядя на свои ноги в песке. В глазах ее отражались дальние огоньки. Я представил себе, как должны были выглядеть эти глаза, когда в них горело пламя того пожара.

– О том, что случилось в Штатах, я тоже знаю, – сказал я, выдержав паузу.

Она быстро подняла голову и внимательно посмотрела на меня.

– Лиза, – сказала она. Я не ответил. Она тут же поняла, как это умеют женщины, все, чего никак не могла знать, и улыбнулась. – Это хорошо: Лиза и ты. Ты с Лизой. Это… замечательно.

На моем лице не выразилось ничего, и ее улыбка растаяла; она опять опустила взгляд на песок.

– Тебе приходилось убивать человека, Лин?

– Когда именно? – спросил я, гадая, что она имеет в виду: Афганистан или наше недавнее сражение с Чухой.

– Когда-нибудь?

– Нет.

– Я рада, – громко выдохнула она. – Хорошо бы…

Она опять замолчала. Издали до нас доносился шум праздника, радостный смех, перекрывавший рев духового оркестра. Рядом с нами музыка океана лилась потоком на податливый берег, а пальмы у нас над головой трепетали на освежающем ветру.

– Когда я пришла туда… в его дом, в его комнату, он стоял и улыбался мне. Он был… рад видеть меня. И на какую-то секунду я отказалась от задуманного, мне показалось, что все прошло. Но тут я увидела в его улыбке… нечто грязное. Он сказал: «Я знал, что тебе захочется придти еще раз…» – что то вроде этого. И он… стал проверять, закрыты ли двери и окна, чтобы нас не накрыли…

– Не надо, Карла…

– Когда он увидел пистолет, стало совсем плохо, потому что он начал… не молить о пощаде, нет, а просить прощения. И мне было ясно: он прекрасно понимал… что он сделал со мной, какое зло мне причинил. Это было нестерпимо. А потом он умер. Крови было не так уж много – я думала, будет гораздо больше. Может быть, добавилось потом. А больше я ничего не помню до тех пор, пока не очнулась в самолете рядом с Кадером.