Я наблюдал за орлом, пока он не истаял в воздухе, а Хелен уже прижимала своего вечного котенка к груди. С ней случилось что-то вроде истерики, а давно проверено — ничто так не возбуждает, как женские слезы. О эти пригласительные слезы… Женские слезы, женские чары. Помню, как удивила меня своей неточностью, наоборотностью фраза в одном хорошем романе: «Его захлестнула жалость, напрочь смывая и страсть, и желание». Жалость — это и есть желание, утешать — значит любить. Как еще мужчина может утешить женщину? Думаю, что и женщины как-то расслабляются от собственных слез — вот и еще один путь от глаз до гениталий. Помню, однажды, в далекой молодости…

Столько лет прошло, а как вчера, о Господи!

— Здесь должны жить сплошь патриоты — ежедневно видеть живьем символ Америки! — сказал я, чтобы разрядить обстановку.

Я прилетел в Ситку, когда его девятитысячное население живо обсуждало местные новости. В православной церкви низложили попа за совращение несовершеннолетних прихожан, а основателю города Александру Баранову — сыну архангельского башмачкина, который дослужился до первого губернатора Аляски, а потом утонул, возвращаясь на корабле в Россию, — подвыпившие тлинкиты, которых русские называли колошами, спилили ночью нос, хотя, скорее всего, это эвфемизм, как сбежавший нос коллежского асессора Ковалева, отрубленный палец отца Сергия или срезанная Далилой коса Самсона — понятно, не в длинных власах заключена была его нечеловечья сила, а в корне жизни. Тем более, у здешних аборигенов обрезание гениталий — полузабытая, ушедшая в подсознанку традиция, а поди обнаружь таковые под бронзовыми штанами у главного правителя русских поселений в Америке. А у самого Баранова и без того трагическая судьба: он застрял в Ситке, посланный за ним корабль «Нева» по пути затонул, следующего пришлось ждать четыре года, а о кончине самого Баранова я уже написал чуть выше. То-то было радости у индейцев, когда эта новость дошла до Ситки!

— Русско-индейские делишки! — махнул рукой женатый на филиппинке шотландец Камерон на том самом барбекю на берегу океана, где я впервые увидел Хелен. Как русского, меня коробило от такой уравниловки. Тем более я сталкивался с этим не впервые. Даже у них в музее Шелдона Джексона, с его первоклассной коллекцией индейских масок и тотемов, я почувствовал то же странное отождествление колонистов с туземцами. А что, если с протестантско-англо-шотландской точки зрения мы с индейцами одинаково дикари?

Раз в году, в День Аляски, на крепостном холме, устраивается торжественная церемония смены власти: спускается русский флаг, поднимается американский. Несколько часов Аляска формально принадлежит России, пока ее триколор не сменят на старс энд страйпс. Церемония забавная, но несколько для меня как русского унизительная: выходит, мы завоевывали Аляску для Америки? Тем более в Ситке столько русских рудиментов: от названий — гора Верстовия, озеро Медвежье, улица Монастырская и прочих — до основной достопримечательности православного собора Святого Михаила, который стоит поперек главной улицы, машины и люди с уважением обтекают его с двух сторон. Зато недорезанные русскими колоши зубоскалят: церемониальный этот холм — единственное, что принадлежало русским, а теперь американцам, а не вся Аляска, которая как была индейской, так и осталась.

Присланный из Джуно, чтобы утешить прихожан православной церкви, «индейский доктор» Ник — психиатр? гипнотизер? проповедник? знахарь? шаман? — объяснил мне:

— Борьба у них шла с переменным успехом. Сначала русские потеснили индейцев, потом индейцы вырезали всех русских вместе с завезенными из России алеутами и сожгли крепость, пока русские не взяли реванш. Индейцы ушли в леса и уплыли на другие острова, а возвратились только через двадцать лет и мирно зажили бок о бок с пришельцами. Русских давно уже нет, вот тлинкиты и мстят статуе, когда у них на почве алкоголизма пробуждается историческая память. Но после той истории случилась еще одна история с тем же Барановым — пронесся слух, что индейцы выкололи ему глаза. Смотрят, а у Баранова в самом деле пустые зеницы — две дыры заместо глаз. Позвонили в Анкоридж скульптору. Тот успокоил — он делал статую в античной манере с прорезанными глазницами. Это уже навет эстетически невежественных белых на туземцев. А пару дней тому назад своротили несколько могил на русском кладбище — это, несомненно, алкаши тлинкиты. Скорее всего, подростки.

Я успел побывать и в русской церкви, где проповедь по-английски, псалмопение по-церковнославянски, а среди прихожан ни одного русского, и в грязном индейском гетто с ярко размалеванными домами, пьяным населением и бродячими псами, и на этом кладбище, которое русским называется условно — не по этносу, а по вере здешних обитателей. Как евреи — не этнос, а религия в американском понимании.

Одно только русское имя и обнаружил на треснувшей плите, зато княжеское. Остальные — англичане и индейцы, принявшие православие. Следит за кладбищем (как и за двумя другими, неправославными) на добровольных началах Джо, тоже индеец, но из племени хайда, местный сказитель, storyteller, который нейтрален, спокоен, зауряден и ничтожен в обычной жизни, будто нет человека вовсе, пока не заводится и не впадает в транс во время публичных выступлений. Вот-вот: пока не требует поэта к священной жертве Аполлон. Может, потому и бросила Джо жена — что́ ей до его славы как рассказчика, когда он настолько отрешен в реальной жизни, что не снисходит до выполнения супружеских и семейных обязанностей?

Не знаю, как в действительности, но в здешнем фольклоре главное место принадлежит скотоложеству. Последняя история, которую рассказывал Джо, — про любвеобильного ворона, который клеит девушку, та ему не дает, и ворон, скопив свою неуемную сексуальную энергию на запретных желаниях, летит трахнуть собственную жену; та же, воспользовавшись отсутствием гуляки-мужа, сходится с бобром и, завидев летящего ворона, прячет бобра-любовника у себя во влагалище, куда и сует первым делом свой разгоряченный и нетерпеливый пенис ворон-муж — и кричит от боли. Это бобер от страха вцепился зубами в его детороодный орган. Пересказываю вкратце, а Джо забавлял этой историей большую аудиторию часа полтора, наверное, и все покатывались со смеху. Думаю, Фрейд извлек бы из этой истории куда больше, чем я, да и Клод Леви-Стросс специально приезжал сюда, чтобы собирать местные байки, а Юнг их комментировал. Сам Джо вряд ли знает в нормальном состоянии, чем кончатся его импровизированные истории, а потому вместе с аудиторией удивляется их развязке. Его предки шаманствовали, а он сказительствует, и слушать его приезжают со всей Западной Америки и даже из Японии. Чем не пример для подражания? Беру за образец.

Вот и на барбекю он сидел отрешенно, равнодушно внимая нашим разговорам, и одному Богу известно, где витает его душа, пока ее хозяин (или раб) не впадает в шаманский транс рассказчика. Не встрял даже, когда зашла речь о его соплеменниках и неискоренимой традиции среди них: инцесте. Как в стародавние времена, отец трахает малолетнюю дочку. Ну, как у нас в частушке:

Не знаю, как у русских, но у индейцев веяние новых времен: жена заставляет мужа натянуть кондом, чтобы чадо не забеременело.