class="p1">В его словах — горечь и яд. Не знаю, не понимаю, что он имеет в виду, но чувствую: сатир предупреждает меня. Предупреждает, чтобы не слишком-то доверяла ему?

— Ну что, идем за зеркалом? — спрашивает Гриф.

— Идем. — Сатир бодрым шагом как ни в чем не бывало устремляется к двери.

Король прячет оружие, пропускает меня вперед, и мы втроем спускаемся по скрипуче-пищащей лестнице. Протискиваясь мимо столиков — народу теперь еще больше, чем раньше, — я стараюсь не смотреть на посетителей. Мало ли. Ни за что на свете не хочу вновь испытать голод, холод и глухоту, которые возникли, когда Лимо прикоснулся ко мне щупальцами. Бр-р. Я до сих пор до конца не отошла. В желудке метет метель, и в ногах слабость.

Снаружи промозгло. Платье совсем не греет, — пожалуй, стоило захватить из номера одеяло. Пусть оно больше похоже на нестираный половик, но с ним мне не пришлось бы трястись, как чихуа-хуа на ветру.

В воздухе клубится густой серый смог. На полметра вперед ничего не видно, и трудно дышать, будто глотаешь пепел. Из горла рвется кашель: то ли я уже простудилась, то ли чертов туман забился в легкие. Делаю шаг, и туфли погружаются в жирную грязь. Что ж, в этом плане обитель нечисти мало отличается от моего родного поселка.

Сверху раздается скрип, вызывающий мурашки. Ох, надеюсь, там не висельник покачивается на ветру. Поднимаю глаза и вижу: на цепи болтается деревянная вывеска в виде отрезанной человеческой головы. На вываленном языке чернеет надпись: «Бар “Головорез”».

Настроение, и так паршивое, готово пробить дно. Погода ужасная, Терновник ужасный, все ужасно. Но тут плечи накрывает теплое объятие — это сатир укутывает меня своим пальто. А следом в руке оказывается что-то шуршащее — это Гриф сует мне шоколадный батончик.

— Спасибо, — говорю я обоим спутникам и, разрывая упаковку, замечаю: — Странно видеть обычный «Твикс», — откусываю, — тут, в месте, где едят людей.

— Да никто тут не ест людей, — ворчит сатир, шлепая по грязи.

— Вообще-то… — начинаю я.

— Ладно, Лимо ест. И некоторые другие тоже. Но только в том случае, если видели тебя вне Терновника. По-другому просто не разобраться, кто тут нечисть, а кто нет. А на своих, если можно так выразиться, никто не бросается с ножами и вилками.

— И еще, — подхватывает трефовый король, — они могут напасть, если сама проболтаешься, что ты — человек. Ну или застрянешь здесь дольше чем на сутки.

— А что будет, если застрять тут? — уточняю я.

— Сдохнешь, — хором заявляют мои спутники и обмениваются взглядами.

— Будешь слабеть, а потом все, — добавляет Гриф. — Рано или поздно кто-то заметит, что тебе плохо, сделает выводы и выкачает из тебя остатки жизни.

— Это место не предназначено для людей, малыш, — подытоживает сатир. — И хватит болтать об этом, даже у тумана есть уши.

Некоторое время мы идем молча. Чавкает под ногами размякшая земля. С неба опять начинает сыпать морось. Я искоса поглядываю на сатира и прикидываю: может ли нечисть промокнуть и простудиться? Хорошо, что у него хотя бы есть пиджак.

— А куда мы идем? — шепотом спрашиваю я, поплотнее запахивая пальто. — Понимаю, мы ищем зеркало. Но зачем?

— Чтобы пройти сквозь него и вернуться в наш мир. — Гриф говорит именно то, что я хочу услышать.

— А у нас точно получится? Ну, пройти? — Мне вспоминаются неудачные опыты в бабушкиной квартире.

— Со мной — получится. — Король произносит это таким тоном, что ему трудно не поверить. Помолчав, интересуется: — Какое у тебя по счету задание?

— Четвертое.

— Ты быстро движешься к цели, Грипп Петрова. Какой бы она ни была. И что же там, в четвертом свитке?

— Пройти сквозь зеркало, — говорю я. — Удачное совпадение, да?

Гриф фыркает:

— Удачнее не придумаешь.

— Отвечать честно на все вопросы, — бурчит сатир, — твоя самая раздражающая черта, малыш.

— А твоя — заманивать меня в ловушки, — отвечаю я и чуть не сажусь на шпагат, когда ноги разъезжаются в стороны. — Блин! Долго нам еще идти?

— По человеческим меркам часов восемь-девять. А что, наша маленькая принцесска уже выбилась из сил?

— Неблизкий путь. — Гриф качает головой. — Туман все гуще, и температура падает. Придется заночевать.

— Слабаки, — бросает сатир.

— Посмотрел бы я на тебя, если б ты не выпил ведьминой крови. В общем, пройдем столько, на сколько у Грипп хватит сил. Потом устроимся на ночлег.

— А тут есть гостиницы? — спрашиваю я.

У сатира вырывается хриплый смешок, а Гриф хлопает себя по поясу и произносит:

— И под каждым ей кустом был готов и стол, и дом. — Поправив сползший шарф, он поясняет: — Все, что нужно, у меня с собой.

«Все, что нужно» оказывается сильным преувеличением. Об этом я узнаю часа через три или четыре, когда ноги окончательно отказываются хоть на миллиметр отрываться от земли. Колени стучат друг о друга. Икры тяжелеют. А ступни… о них даже думать больно.

Сатир пропадает в тумане и через несколько секунд приволакивает корявое бревно. Усаживает меня на него. В ляжки и ягодицы впиваются острые сучки, но это лучше, чем упасть лицом в грязь от усталости. А я очень, очень близка к этому.

Сижу. Смотрю, как изо рта вылетает пар и смешивается со смогом. Ни мыслей, ни чувств — одно бессилие.

Гриф протягивает флягу и говорит:

— Два глотка, не больше. Воду надо беречь.

Потом он достает из сумки скомканный кусок целлофана и тоже дает мне.

— Обернись пленкой и ложись спать. Это поможет сохранить тепло и не промокнуть. А мы пока попробуем развести костер.

— Ты серьезно? — на всякий случай уточняю я.

Трефовый король по-своему трактует мое удивление:

— Ну да, дрова сырые, но может получиться. У меня есть немного жидкости для розжига.

— Нет. Я про пленку, — поясняю я. — Мне придется лечь на землю? То есть прямо сюда? А вместо одеяла использовать, эм-м, пакет?

Я вовсе не «принцесска», что бы там ни говорил сатир, но не могу представить, как спать в таких условиях. Была б хоть картонка, чтобы подложить под спину, и какое-никакое покрывало. Эх, надо было все-таки захватить из «Головореза» пару вещичек. В общем-то, если подумать, в номерах было почти уютно. Все, как говорится, познается в сравнении.

— Не вместо одеяла, а вместо спального мешка. И нужно не накрыться, а именно обернуться. Иначе промокнешь. — Гриф, растолковав такие «очевидные» вещи, исчезает в непроглядной пелене. Оттуда продолжает доноситься его голос: — Только попробуй что-нибудь выкинуть. Недосчитаешься пары конечностей. — Подозреваю, что эти слова адресованы все-таки не мне, а сатиру.

Развернув пленку, я кое-как заматываюсь в нее и ложусь на землю.