дух сохраняют к тому же все силы живые

И бытием наслаждаются только в своем единеньи,

Так как без тела наш дух сам собою не может

Произвести никоторых движений живых. Точно так же

Телу нельзя без души пребывать и являть свое чувство.

Так же как глаз, отделенный от тела и вырванный с корнем,

Не в состоянии видеть вещей никаких уже больше,

Сами собою ни дух, ни душа ни на что не способны.

Дух и душа наши вкраплены в жилы, во внутренность тела,

И нервы и кости и сдержаны крепко материей тела.

Тельца первичные их распадаться не могут свободно

На расстоянье далекое, и они будят совместно

Те проявления чувства, которых будить уж не могут,

Вырвавшись в воздух на волю по смерти и тела лишившись,

Так как ничто таким образом их уже больше не держит.

Сделался б воздух созданьем живым, если б мог удержать он

Душу в себе и притом сохранить и ее побужденья,

Бывшие в нервах до этого и управлявшие телом.

А потому ты еще и еще согласиться с тем должен,

Что с разложением общим телесных покровов, с отлетом

Веяний жизни душа разлагается, так же как чувство

Духа, затем что причины обоих связуются тесно.

Но если тело живое с душою расстаться не может

И без нее разлагается, запах гнилой издавая,

Есть ли сомнение в том, что душа, удалившись в пространство

И глубины той укромной, как дым разлетается всюду?

Также могло ли бы тело от гнилости столь измениться,

Если б уж в самых своих основаниях не потрясалось

И не стремилась душа из всех членов его удалиться

Всеми путями и ходами через отверстья и поры,

Кои находятся в теле? Из этого ты убедишься,

Что вылетает душа из суставов в рассеянном виде

И что на части она разлагается в самом уж теле,

Прежде чем вылететь вон и в воздушных течениях реять.

Даже, покуда душа еще в гранях вращается жизни,

Часто ее мы расслабленной видим от некой причины:

Кажется, будто ей хочется освободиться от тела.

Вид человека становится вялый, как будто пред смертью,

И поникают бессильно все члены в бледнеющем теле.

Случай такой представляет нам обморок, что называют

Также потерей сознанья. Дрожит человек, всею силой

Он домогается вновь возвратить себе жизни остатки.

Ибо тогда потрясаются силы души и рассудка,

И одновременно с телом они ослабляются. Так что,

Будь тут удар посильней, узы жизни совсем бы распались.

Как сомневаться еще, что душа, удалившись из тела

Прочь на простор, обессилев и всяких покровов лишившись,

Не в состояньи поддерживать жизни не только вовеки,

Но сохраниться не может и самое краткое время.

Кажется, не испытал, умирая, никто ощущенья,

Будто совсем невредимой душа вылетает из тела;

Будто сперва она к горлу, а после ко рту подступает, —

Нет, угасает она в тех местах, где она залегает,

Так же, как гибнут все чувства другие на месте присущем.

Если бы дух был бессмертным, то о разложеньи при смерти

Он не скорбел бы. Напротив, он радостно шел бы наружу,

Как покидает змея обветшалую, старую кожу.

Ради чего, наконец, никогда пониманье и разум

Ни в голове, ни в ногах, ни в руках не родятся, а только

В месте едином, и области определенной присущи?

Не оттого ли, что все возникать должно в месте известном,

Где безопасно продлить бы могло оно существованье?

Так же мы видим в строении членов других многократно;

И никогда не бывает, чтоб тут нарушался порядок.

Каждая вещь за другой всегда следует: пламя не может

Произойти из потока, а зной – от мороза возникнуть.

Кроме того, еще, если души нашей сущность бессмертна,

Если она, отделившись от тела, являть может чувство,

То, полагаю, и пять наших чувств подобает прознать в ней,

Ибо иначе никоим путем мы представить не можем,

Как после смерти блуждает душа в глубине Ахеронта.

В прежнее время писатели древности и живописцы

Душу себе представляли всегда одаренною чувством.

Но без общенья с глазами, ноздрями и даже с руками

Быть невозможно душе, как нельзя, чтоб язык или уши

Сами собой без души пребывали и чувство являли.

В нас ощущение есть, что по целому телу разлито

Чувство живое, и одушевленным нам кажется тело;

И если сильный удар поразит его посередине,

Так что оно пополам на две части должно разделиться,

То, без сомнения, силы души на такие же части

Будут раздроблены, и вместе с телом они распадутся.

Все, что дробится, на некие части свои распадаясь,

Нам указует, что вечную сущность в себе отвергает.

Так, говорят, колесница, снабженная лезвием острым,

Кровью врагов обагряясь, тела разрезает столь быстро,

Что на земле иногда можно видеть еще содроганье

Срезанных членов, покуда сознанье и ум человека

Вследствие скорости той воспринять чувство боли успеет.

Воин, всецело предавшийся духом своим делу битвы,

Часто остатками тела стремится на бой и погибель,

Не сознавая, что левой руки со щитом уже больше

Нет у него, что она лошадьми и колесами смята.

Не замечает один в наступленьи утраты десницы;

Тут же другой опереться желает напрасно на ногу,

Что на земле уж лежит, сохранив еще в пальцах движенье.

И голова, отделившись от теплого тела, живого,

Жизнь сохраняет в лице и глазах незакрытых, доколе

Вся без остатка душа не покинет ее совершенно.

Если тебе есть охота разрезать железом на части

Длинное тело змеи, угрожающей жалом дрожащим

И извивающей хвост то туда, то сюда, ты заметишь,

Как все кусочки отдельные вследствие ран своих свежих

Корчатся в муке жестокой и гной выпускают на землю

И как передняя часть от болезненных ран и страданий

Злобно на заднюю часть нападает, зубами кусая.