в одном из своих первых диалогов Бойд насмешкой отвечает на сомнения Грушенко по поводу падения Берлинской стены: «Они собираются установить ее возле Лондонского моста в Лейк-Хавасу [Сити, Аризона]. Не хочешь купить кусочек?» Имея в виду коммерческую тривиализацию национальной идентичности и мировой истории, Бойд выражает пренебрежительное отношение к системе свободного предпринимательства, которое обычно встречалось у коммунистов при описании Соединенных Штатов и вообще Запада. В какой-то момент и сам Голицын произносит похожую колкость, объясняя подчиненному, почему он скрыл информацию о Наташе от американцев: «Зачем? Пусть занимаются своими кредитными картами». Но по большей части именно Бойд и Грушенко наиболее активно обсуждают напряженные взаимоотношения капитализма и коммунизма, часто в пользу второго. Так, когда Грушенко упрекает Бойда в том, что тот сделал его всего лишь курьером для доставки двух миллионов долларов, Бойд иронично отвечает: «На что вы жалуетесь? Вы на пару минут станете миллионером». Точно так же он сохраняет иронию, когда на открытый вопрос Грушенко «Вы ни во что не верите?» отвечает утвердительно, при этом помахивая фальшивой кредитной картой. Аналогичным образом, когда Бойд спрашивает Грушенко, почему Собель «остался коммунякой» за время своего длительного пребывания в Штатах, Грушенко насмешливо отвечает: «Он не коммуняка, он яппи. Они заплатили ему – и, вероятно, очень хорошо». Это же уничижительное предположение о том, что капитализм означает продажу всех и вся, звучит в ироничном использовании Грушенко фразы «плоды демократии» по отношению к оконной проституции на улицах Западного Берлина. Самое забавное, что после решения передать два миллиона долларов Наташе, которую Грушенко очистил от клейма агента КГБ, назвав ее «самым большим капиталистом, которого вы когда-либо встречали», Бойд скептически отмечает: «Я не знаю, насколько хороша идея отдать два миллиона долларов капиталисту», – лишь позже добавив более ожидаемую оговорку при передаче Грушенко денег для отмывки в Цюрихе: «Теперь я передаю два миллиона долларов коммунисту».

Конечно, комедийность фильма смягчает и выпады против капитализма, и итоговый побег героев с этими двумя миллионами долларов[144]. Кроме того, очевидное обвинение в адрес движимого финансами Запада смягчают еще два других фактора. Во-первых, сам сценарий, как кажется, грешит капиталистическими манипуляциями, прикрытыми тем, что в нем выдается за признак преимущества демократии, – свободу прессы. После того, как Гриссом заговаривает о возможном риске продажи Бойдом его истории журналу «Time», это название повторяется еще дважды: когда Наташа заставляет Бойда довериться ей, угрожая раскрыть его миссию в журнале, и когда Бойд в закодированной форме заверяет ее в своей неизменной преданности Грушенко, прося ее продлить подписку на «Time». На диететическом уровне этот журнал играет роль постуотергейтского инструмента борьбы с институциональной секретностью и коррупцией[145], а его последнее упоминание служит обещанием возможного разоблачения Гриссома и ЦРУ уже за рамками сюжета. Тем не менее стоит отметить, что фильм создала студия «Warner», которая в 1989 году объединилась с «Time», став крупнейшей в мире медиакорпорацией. В этом более широком контексте упоминание «Time» вряд ли можно рассматривать иначе как бесстыдный маркетинговый ход[146].

Во-вторых, даже несмотря на то, что фильм «Дело фирмы» резко нападает на капитализм, он также предупреждает, что Америка может оказаться не в состоянии поддерживать свое экономическое превосходство в постсоветском мире, особенно если она по-прежнему будет озабочена устаревшей борьбой против России. Фактически фильм открыто привлекает внимание к сдвигу в функционировании мировых сил, что, по мнению Джеффордс, на подсознательном уровне повлияло на формирование образа нового героя-мужчины в фильмах конца 1980-х годов. По ее словам,

ухудшающаяся экономика и последующее падение международного престижа США способствовали переопределению мужественности в Голливуде. Граждане США наблюдали за тем, как другие страны, в частности Япония, Германия и богатые нефтью страны Ближнего Востока, получают все больший контроль над международными рынками, размещают заводы на территории США и инвестируют в американские банки и недвижимость; рекламируемый Рональдом Рейганом национализм «крепких тел», казалось, все же не попал в цель. Увеличение производства оружия, вернувшее Соединенные Штаты на путь противостояния «империи зла», в конечном итоге мало что сделало для того, чтобы помешать немецким и японским товарам доминировать в торговых центрах США, уменьшить зависимость США от арабской нефти или поддержать доллар в международной торговле [Jeffords 1994: 116].

Именно Японию, Германию и Ближний Восток фильм представляет как новых соперников Америки в борьбе за гегемонию в капиталистическом мире, больше не разделенном между двумя сверхдержавами, как во времена холодной войны. Эта тема начинается с той же сцены обеда в Берлине, когда Грушенко продолжает свою насмешливую фразу о русских, которые идут: «Японцы уже здесь. Они владеют всей твоей чертовой страной». Экономические интересы Ближнего Востока проявляются в образе Файзала (Надим Савалха), которого Бойд описывает как обладателя «унитаза из чистого золота» и «настолько богатого, что может катиться на лыжах в гору». Помимо демонстрации растущего влияния своего региона, Файзал предлагает ряд фантастических схем отмывания грязных денег Бойда, указывающих на наличие множества других экономических и военных игроков на ставшей гораздо более сложной карте мира[147]. Позже сценарий возвращается к теме азиатского доминирования: когда Грушенко раскрывает, что Наташа работает в «одной из тех крупных японских фирм» в Париже («8о<лё1ё Fujiame»), и когда она сама в конечном итоге предупреждает о том, что времена изменились, сообщая Бойду, что он и Грушенко – два динозавра, которым пора отказаться от холодной войны: «С вашими шпионскими играми вы нынче уже вымерший вид. Россия, Америка – кого это волнует? Вы убьете друг друга, и все это будет бесполезно. Через два года вся Европа, включая Германию, станет одной большой корпорацией. Что хорошо для “Тошибы”, хорошо для всего мира».

С точки зрения Джеффордс, в мире, которому уже не так угрожает коммунизм, ослабление международного господства Америки с ее «мягким и добрым» президентом привело к «реконфигурации крепкотельного героя от сухого переноса внешнего облика президента-мачо к эмоционально определенному и внутренне мотивированному персонажу» [Jeffords 1994: 114–115]. Она отмечает, что герой 1990-х, по сравнению с его предшественниками в наиболее кассовых фильмах 1980-х годов, стал более обыкновенным, более эмоциональным, более ориентированным на семью и более законопослушным, в его облике важнее его «моральная, а не мышечная ткань» [Jeffords 1994: 136]. В «Деле фирмы», возможно, одном из наименее популярных фильмов 1990-х годов, такое снижение уровня тестостерона[148] проявляется везде, начиная с первой же сцены, где стиль «бондианы» оборачивается пародией. Черная фигура в маске ночью фотографирует секретные документы в каком-то здании в Форт-Уорте, штат Техас. Когда срабатывает сигнализация и охранники начинают преследовать взломщика, тот быстро спускается