Синклиту виднее.

А я так и думаю — дали за то, что Россию распял, народишко в гроб загнал… а сам, аки Лазарь, из гроба выполз. Всех надул, всех вокруг пальца обвёл. Хитрый, блин, ста-ричишко-то паучишко. Хитрей самого Ирода-батюшки.

Господи, прости меня грешного!

Возлюбил я Тебя. Но где же Твой бич?!

— Вы слыхали новость, — голос в трубке был знакомым, но у меня уже развивался склероз и я никак не мог вспомнить, кто это говорит, только предстали пред внутренним взором вдруг фуражка с диктаторской тульей и милицейские штаны, — не слыхали?! У вас ещё двух соседей укокошили! Сверху и снизу! Одного зарезали, другого удавкой придушили. Следователь грозится с работы уйти, папок для дел не хватает!

— Ну, и нечего дела заводить, — посоветовал я, — бюрократии и так с лихвой. Зарезали и зарезали. Дело какое!

— Во! и мы так думаем! — мой юный друг-участковый, а это был не кто иной как он, обрадовался. — Чуть не забыл! вам ещё поклон низкий от батюшки, книжку он прочитал — говорит, только после неё по-настоящему в бога-то и уверовал, стал как-то чище и духовней, говорит, надо бы вас клику святых причислить…

Я оборвал юношу, не мешало бы и меру знать:

— Вот сожгут, потом пусть и причисляют… На прошлой неделе я замышлял было Кремль штурмом взять. Доподлинно было известно, что в тот день гарант прятался именно там. Я написал огромный транспарант: «Долой узурпаторов! Всю власть народу!» И пошёл на Красную площадь, точнее, к бывшему музею Ильича-Бланка, где всегда толпились самые матёрые патриоты. Они были просто керосином, бензином, гексо-геном — только спичку поднеси! Они всё время орали, горланили, стучали по булыжнику кулаками и касками, кипели, бурлили и столь пламенно и праведно негодовали, что, казалось, только брось клич — и народный гнев будет и свят и безудержен. Пламенным революционным массам не хватало только вождя. Я возомнил о себе, что на какое-то время мог бы выступить в этой неблагодарной роли и повести народ на штурм демократодержавия, этого самого тираничного изо всех тираний ига. Я даже просчитал варианты: ежели нас наберутся многие тысячи и ярость наша будет священна, то мы сломим любые преграды и препоны, мы просто свергнем это иго и растопчем его; ну, а коли масс не хватит, то надо будет тихо и смиренно подойти к Спасским воротам и попросить, чтоб делегацию ходоков из благодарного населения благодарной Россиянии допустили до лицезрения велико-президентской сиятельной особы для передачи благодарственной Петиции оному… а там… там, в древке моего транспаранта была полуметровая игла с ядом кураре, от которой впадают в столбняк — уж пусть лучше в столбняке полежит, отечеству на радость — а я не промахнусь, не такой уж я вшивый интеллигент… впрочем, об этом я уже намекал выше. Оставалось самое простое — поднять массы.

Масс было человек тридцать. В основном, старушки, которых не добили в 93-м, старики-ветераны, недодав-ленные демократами на 9 мая, несколько сумасшедших и просто кипящая от негодования революционная молодежь. Ещё издали узрев меня с плакатом, они все как-то насторожились, насупились, притихли. Глаза их стали колючими и внимательными. Все знали друг друга, были проверенными боевыми товарищами… и вдруг. Мне не дали сказать и слова.

— Провокатор, — прошипела какая-то бабуся в кумачовой косынке и с комсомольским задором в очах.

— Ясное дело!

— Не наш! — заключил юноша с красным флагом. Они точно знали, кто должен ходить с транспарантами, а кто нет. Они вообще знали всё и всех…

— Товарищи! — обратился я к ним. — Вчера было ещё рано. Но завтра будет поздно! Промедление смерти подобно! Москва за нами… Победа или смерть!

— Чего-о?! — хором удивились революционные массы. Я опомниться не успел, как у меня отобрали плакат, самого скрутили и доставили по назначению — в приемный покой «фээсгэбэ» на Кузнецком мосту.

Там меня вежливо препроводили за решетку. Бдительные революционные массы пошли на выход. Но дежурный остановил их:

— Сотрудник Пассионария!

— Я! — бабуся с задором в очах бодро развернулась.

— А расписаться в сдаче провокатора… опять забыли! К вечеру меня выпустили. Какой-то в штатском, солидный и важный, ознакомился с протоколом, поглядел на меня сквозь решетку и сказал дежурному:

— Да я его романы читал… ну, загнуть умеет! фантазер! такая крутая фантастика, только держись, не оторвёшься, от корки до корки за ночь!

— Это не фантастика — подал я голос из-за решетки. — Фантастику не пишем, увольте!

— Да ладно вам, — примиряюще заулыбался солидный, взял со стола у дежурного какую-то книгу и сунул мне, — подпишите, пожалуйста, на память, будьте любезны!

Это была моя «Бойня». Дежурный читал её тайком, под столом. И наверняка, не помнил фамилии автора.

Хотя на обороте перелета было моё фото. Я подписал. И спросил:

— Протокол тоже на память?

— Протокол вам, Юрий Дмитриевич! Может, этот эпизодик в какой-нибудь романчик вставите, а? Только тогда нас не забудьте, ладно? — он крепко пожал мне руку, выпуская из-под замка.

— А как же игла с ядом кураре? Её куда?! — поинтересовался дежурный, печально глядя вовсе не на иглу, а на книгу, которую у него зажилил шеф. — С иглой как?

— Засунь её себе в жопу, — посоветовал солидный.

— А вам спасибо! Просто огромное спасибо! — он ещё раз пожал мне руку двумя своими крепкими ручищами. — За ваше творчество! Я после ваших книг даже как-то чище делаюсь и духовнее… скоро, видно, в бога уверую…

— Да нет тому меня ничего про бога, — открестился я. Но он замотал головой, явно намекая, что умеет читать между строк.

— И ещё вам спасибо огромное за одно доброе и нужное государственное дело, просто земной поклон!

— Это ещё за что? — не понял. Солидный замялся. Но потом разъяснил:

— Да мы тут один департамент, понимаете, сокращать намеревались… да как-то всё не знали как подойти к делу… В общем, вы нам очень и очень помогли!

Эх, как бы мне самому стать духовней и чище! как бы возлюбить эту жизнь со всеми её козлами и апостолами!

Я опять вернулся домой морально и духовно разбитым. На этот раз прямо из Стокгольма. Ещё три дня назад я бродил по острову Бирка (Бьёрка, от русского «берёза, берёзка»[26]), что в озере Меларен. И душу мне бередили не мои воспоминания. Тысячу лет назад, и раньше, здесь жили предки-пращуры, русы, одни из первых русских, что переселились потом на берега Ладоги и Волхова, а чуть позже по Днепру дошли до Киева и Царьграда. Русское кольцо замкнулось в Новом городе и стольном граде Кия — северные и южные русы сошлись, чтобы узнать друг друга и наконец-то создать Русь-Россию… против науки, против археологии с лингвистикой не попрёшь, чего бы там ни писали прохиндеи от политической истории в своих энциклопедиях и учебниках. Прохиндеи-академики любили ездить в Стокгольм на симпозиумы и конгрессы. И потому они сочиняли в академических трудах про «несмысленых словен» именно то, что им заказывали смышлёные «шведы»… впрочем, плевать на них! Целых три недели, отрешенный от современного сверкающего и заплеванного жвачкой мира, я жил в доброй старой Руси, под небом священной Балтики, где плавали ладьи моих русых предков, безраздельно владевших ещё не нынешней «объединенной Европией», а исконной Европой без границ и без сомнительной валюты «евро»[27]… О, Русь, взмахни крылами!