она ещё может быть жива, — неловко ответила Эйра. — Ничего особенного. Не стоит ваших ушей, маргот.

Но тот неожиданно скривил губы в недовольстве:

— Говори, шлюха.

— М-моя подруга, — дрогнув, пояснила Эйра. Они всегда называли друг друга «подругами». — Она ушла вчера вечером. Собиралась выйти замуж, долго копила на приданое. Но не дошла до своего жениха, даже невзирая на то, что он выделил ей сопровождение.

Видя, что маргот выжидательно молчит, Эйра собрала всю свою храбрость в кулак и быстро выпалила:

— Она очень дорога мне и Почтенной. Если бы было можно хоть что-нибудь…

Но он прервал её коротким жестом. Наклоном указательного пальца показал в сторону небольшого кошеля на тумбе. Там было, должно быть, штук пять золотых рьотов.

Эйру словно обожгло холодом.

«Это компенсация за смерть для Почтенной, как обычно».

Он смотрел на неё так выразительно, что Эйра поспешила вылезти из постели и поклониться напоследок.

— Вы очень добры, маргот, — пробормотала она. — Спасибо. Доброй ночи.

Она забрала кошель и, выйдя в гостиную, спешно оделась. Сердце колотилось, словно ища выход из клетки томительной тоски.

«Бедная Трепетная!» — горько думала она. — «Никто не будет тебя искать. Ты не дождалась царства справедливости для людей, которое пророчат жрецы Аана. Эти золотые — всё, что от тебя осталось».

Меч Мора стоял у лестницы, готовый сопроводить её. Вместе они двинулись прочь. Когда они сходили с крыльца, Эйра украдкой посмотрела на столб, где раньше был привязан попрошайка.

У столба белели лишь начисто обглоданные гьеналами кости.

Ночь была темна, и гул неспящего Города Душегубов душил черную куртизанку своим равнодушием и жестокостью. Но, шагая следом за конём, она твердила себе: «Все там будут. Схаал не забудет никого. Даже того, от кого не осталось ничего. Мир — лишь игра, в которой люди жестоки понарошку. Потому что истина лежит за пределами жизни».

И всё равно ей было тяжело об этом думать.

Жестокость бывала разная. Теперь, когда она представила, что Грация продавала не только их тела, но и их судьбы и их души, ей почему-то стало тошно. Она прижимала к груди мешочек и боролась с гнусным желанием убежать с ним куда глаза глядят.

Её останавливало лишь то, что она отдавала себе отчёт: это обычная истерика. Такое с ней бывало, если мужчина унизил её, отлупил по лицу или заставил делать что-то омерзительное. Ей сразу хотелось бросить всё и умчаться к своим могилам.

Но каждый раз она напоминала себе: ходить по делам Схаала — это одно. Присматривать за ней в повседневной жизни Молчаливый Бог не станет. И она превратится в жертву бродячих головорезов или собачьих стай.

«Терпи, Эйра», — говорила она себе. — «И думай. Схаал раз за разом показывает мне, что порочен путь, которым я иду. Нужно что-то менять, нужно на что-то решаться».

Вновь она ступила на порог «Дома», нажала на резную ручку… и спрятала пару золотых рьотов из кошеля к себе в карман.

***

Маргот Морай Тарцеваль той ночью спал недолго. Кровь бурлила в его венах, и ему вновь и вновь вспоминался их вчерашний военный сбор. На нём обсуждались события, которые затрагивали судьбу трёх диатрийских корон, а значит, влияли на судьбу всего Дората — континента, почти полностью покорённого с помощью драконов.

Сколько поколений люди седлали драконов, такого, как теперь, Дорат ещё не видывал.

— Конгломерату быть, — доложился посыльный из разведки, смекалистый парень по имени Кинай. Он был уникален тем, что сделал свою карьеру из «Сокола» — ещё год назад он появлялся в Покое лишь для того, чтобы ублажить Морая и Исмирота, а теперь уже сновал по всему городу и собирал от брезийских атаманов свежайшие сведения. По крайней мере, он всегда мог за них расплатиться благодаря тому, чему научился в «Соколе». — Не далее как вчера, 16 йимена 1036 года от разделения королевств, было подписано соглашение. Диатр Рэйки преклонился перед Иерофантом, как и диатр Гангрии, и диатр Маята. Трое королей согласились — а значит, согласятся и все их вассалы.

«Согласятся, но не сразу», — прикинул Морай. — «Астралинги наверняка упрутся. Кузен Каскар, как и я, внук самого Альтара, и мы в этом королевстве ещё имеем право возражать хоть диатру, хоть Иерофанту. По праву доа».

Кинай продолжал:

— Много лет восстания полыхали по всем королевствам. Погибло множество знати и даже один дракон. Остервеневшая чернь совсем потеряла страх, невзирая на то, как жестока смерть в драконьем огне. Именно Иерофант взял на себя риск управиться с толпой, и он какое-то время успешно успокаивал народы всех трёх королевств, — велеречиво рассказывал Кинай. Это было не лишне: не все собравшиеся вообще интересовались подобной мелочью, как волеизъявление крестьян. — Но его усилия были тщетны. Драконьи лорды не сдерживали огненных хищников, и словами было не заглушить много лет копившуюся ярость народных масс. Чуть не погибнув от рук толпы сам, Иерофант заявил, что узрел глубину бедняцких мук. И отныне наложил запрет лордам владеть драконами — приманивать их к себе и науськивать их в бой с помощью трещоток. Теперь они будет обитать там, где пожелают, и вероятно, они станут выбирать более дикие места. Лётные браки, он, конечно, разорвать не вправе. Но всех приученных к людскому мясу драконов приказал незамедлительно умертвить — будь то драконы с доа или без.

— Они сделали это с двумя диатрийскими драконами, — добавила Мальтара своим натянутым, как расстроенная струна, неприятным голосом.

«Из тринадцати оставшихся в мире драконов теперь живо максимум одиннадцать. И нет ни одной известной кладки — они словно знают, что им нет смысла награждать людей своим потомством. С души, мать его, воротит», — сжимал кулаки Морай.

Кинай говорил дальше.

— Марпринц Каскар, как представитель рода длинноволосых диатров, имеет право поторговаться с Иерофантом и диатром Леонгелем. Главный аргумент Иерофанта Эверетта, конечно, в том, что его могучее Воинство Веры, тысяча отборных мечей и три тысячи добровольцев, будут помогать присягнувшим лордам против народных восстаний — если не словом, то клинком.

— Восстания, — скривился тогда Исмирот Хаур и выдохнул в воздух облако табачного дыма. В Долине Смерти он жил припеваючи; совсем не так, как ему довелось бы, если б его заставили принять постриг и стать одним из упомянутых Воинов Веры за убийство брата. — Каким местом правят все эти дебилы, что у них при живых драконах ещё и восстания бывают?

«Каскар старается властвовать мудро, что в его понимании означает угождать всяким идиотам», — припомнил Морай. — «В его случае помощь Иерофанта поможет подавить не крестьянский мятеж — а мой».

— Не знаю, — цыкнула Мальтара