Поначалу, несколько раз приезжая на стрельбище, они усердно работали с «глоком». Она повязывала бандану, не давая волосам падать на лицо и больше чувствуя себя уличной девчонкой. Родж против этого не возражал, зато, когда в первый раз попробовала вести стрельбу по-гангстерски: пистолет повернут набок, рука вытянута и кисть слегка наклонена вниз, – он ей всего разок дал пальнуть, тут же потянулся и схватил ее за руку. Заставил направить ствол в землю.

– Что еще за дешевка? Ты расстреляла несколько магазинов на стрельбище и враз возомнила себя Айсом Кьюбом?[35] Кожа белее не станет, если тебя сунут и утопят в бочке сливочного сыра. Черного кобеля не отмоешь добела. Никогда больше этого не делай. Не хочу, чтобы здесь кто-нибудь увидел, как ты стреляешь таким манером, это меня в дурном свете выставляет.

Так что стреляла она, как он ей показывал: ноги слегка врозь, одна чуть вперед, другая чуть назад, обе руки подняты, но не полностью вытянуты. Бекки целила в центр мишени, потому что Родж сказал ей, что если она попадет в грудь, то получит что-нибудь сладенькое. Очень скоро она с тридцати футов кучно укладывала свои пули в мишень, в основном в районе сердца.

После этого он внес изменения и встречал ее на стрельбище со «СКАР»[36] калибра 7,62 мм, стрелявшей патронами в цельнометаллической оболочке на крупнозернистом ружейном порохе. Она палила из нее очередями: бах-бах-бах, бах-бах-бах. Бекки нравился запах пороха, еще больше, чем запах одеколона Роджа, нравился запах ружейного дымка на его одежде, в его редеющих белокурых волосах.

– Она на пулемет похожа, – заметила Бекки.

– Так и есть, – кивнул он, забрал оружие из ее рук и повернул переключатель режима стрельбы. Упер выдвижной приклад в левое плечо, прищурил глаза и нажал на спуск – раздался грозный глухой стрекот, вызвавший в памяти Бекки звуки, когда кто-то яростно колотил по клавишам старой пишущей машинки. Силуэт человека Родж развалил пополам. Ей до того захотелось самой так пострелять, что она едва не рвала оружие из его рук. Бекки не понимала, зачем кому-то кокаин сдался, если можно просто винтовку в руки взять.

– Разве не нужна специальная лицензия, чтобы строчить из автоматического оружия?

– Все, что нужно, это боеприпасы и рассудок. Возможно, тебе и понадобится лицензия, не знаю. Я никогда в это не вникал.

Он слишком заботился о своих волосах, всегда приглаживал их, проверяя, прикрывает ли жидкий соломенный завиток лысинку. В уголках его глаз пролегли глубокие морщины, зато тело было розовым и чистым, как мальчишеское, тонкие золотистые волоски вились на груди. Ей нравилось играть с этим прелестным пухом, радоваться тому, как на ощупь он походил на шелк. Шелк и золото всегда приходили ей на ум, когда он, обнаженный, вытягивался рядом с нею. Шелк, золото и свинец.

За десять дней до Рождества она забралась после работы в «Ломбо», будучи уверена, что он повезет ее на стрельбище. Вместо этого он привез ее в «Кокосовое молоко», гостиницу с баром в двадцати милях к югу от Сент-Поссенти. Они сняли номер на первом этаже, записавшись под именами Клайд Бэрроу и Бонни Паркер[37], что она восприняла как одну из шуток Роджа. Она отлично научилась любезно и благосклонно улыбаться, лишь бы не дать ему понять, что смысла шутки не уловила. В его речи частенько мелькали фразы из фильмов или музыка, о каких она ничего не знала: «Грязный Гарри», «Нирвана», «Реальный мир» и всякое подобное старье, которое даже и гуглить не стоило.

С собой у него была большая черная сумка, ручки которой были стянуты одним замком. Она уже видела, как он в такой сумке перевозил драгоценности, но вопросов не задавала.

Старушка за стойкой перевела взгляд с Бекки на Роджа и обратно и скорчила рожу, будто ей в рот что-то невкусное попало. Бекки выдержала ее стервозное разглядывание со спокойным безразличием.

– Разве уже не слишком поздно? Как бы завтра школу не проспать, – пробормотала регистраторша, пхнув к ним ключи через стойку.

Бекки взяла Роджа под руку:

– По мне, очень здорово, что подобные заведения нанимают старичье, давая им возможность заняться чем-то, кроме как в бинго играть где-нибудь в центре престарелых.

Родж рассмеялся хриплым смехом курильщика и хлопнул Бекки по заду. Старушке же с крашеными оранжевыми волосами сказал:

– Ваше счастье, что она не кусается. Прививок она не делала. Кто знает, чем заразить могла бы.

Бекки клацнула зубами на обиженную старую сучку за стойкой регистрации. Родж подхватил ее под локоток и повел по коридору с толстым белым ковром, у которого был такой вид, будто никто по нему ни разу ногами не ходил. Он вел ее мимо кирпичных арок, которые выходили на открытую веранду, построенную вокруг трех бассейнов (каждый на отдельной террасе), меж которыми плескались водопады. Парочки сидели на веранде в креслах-качалках между нагревателями, колонками загнанного в клетку огня. Ради праздников поставили пальмы, свисали гирлянды изумрудных рождественских огней, выглядевших как фейерверк, замерзший навеки в захватывающем сиянии. Бекки закрыла глаза, чтобы получше слышать мелодичное позвякивание льда в бокалах. Вовсе не обязательно пить, чтобы опьянеть. Ее пьянили уже сами звуки. Она не видела ничего вокруг, пока он не остановился у двери их номера.

Постель была застлана скользившим под рукой шелком цвета ванили, какой на тортах выводят морозные узоры. Ванна в громадном санузле была вытесана из куска застывшей в камень лавы. Он запер дверь на цепочку, пока Бекки сидела на краешке королевского матраса.

Принес свою сумку к кровати:

– Это только на ночь. Завтра утром все отправляется обратно.

Щелкнув замком, распахнув проволочные челюсти сумки, он вывалил на постель кучу сокровищ. Золотые обручи и неправильной формы жемчуга на серебряных шнурках, браслеты, усыпанные бриллиантами, и ожерелья, увешанные сверкающими камнями. Он будто выплеснул полную сумку света на отливающие молоком простыни. Был там еще и белый порошок в хрустальном флакончике вроде тех, какие наполняют духами. Его вполне можно было принять за растертые бриллианты. Родж приучил ее, и ей нравилось предварять секс понюшкой кокса. От этого ей становилось хорошо, она чувствовала себя развязной, словно бы опускалась до того, чтобы замыслить что-то преступное.

Она едва дышала при виде всех этих драгоценностей, всех этих сверкающих нитей.