Дочь Лешко Белого хранила презрительное молчание. Освальд воспринял его как знак согласия.

— Ну, вот и славно. Ступай в мой шатер. Отныне он принадлежит тебе, Агделайда. Туда доставят еду, питье, нагретую воду для омовений и кое-какую одежду. В отбитом у немецких купцов обозе мы раздобыли женский гардероб. Принадлежал он, правда, служанкам, уж не обессудь. Но зато платья чистые и не рваные.

— А мой… э-э-э, спутник? — Аделаида растерянно взглянула на Бурцева.

Вспомнила наконец!

— С ним у меня будет особый разговор. Освальд повернулся к лучникам: — Уведите княжну в шатер и позаботьтесь о ней. Поставьте стражу. Чтоб никто туда не совался. И не высовывался тоже.

Как только Аделаиду вежливо, но настойчиво впихнули за полог шатра, от взгляда добжиньского рыцаря повеяло неприязненным холодком.

— Кто ты? Отвечай! — С Бурцевым рыцарь говорил менее любезно.

Кто он? Представиться по форме? Имя, фамилия, должность и… и год рождения? Так ведь этот Освальд юмора не оценит. Уж лучше придерживаться легенды, которую невольно сочинила для него польская княжна.

— Вацлав. Ополченец.

Жрать хотелось жутко, а от ремней, накрученных Богданом, руки ныли — мрак.

— И чьего же ты войска ополченец, Вацлав? — рыцарь не замечал страданий пленника и не намеревался ни угощать его, ни развязывать.

— Клеменса, — угрюмо соврал Бурцев, — Владислава Клеменса. Я послан, чтобы…

— Кто твой сотник? — перебил Освальд.

— Сотник? — Да откуда ему знать имена сотников Краковского ополчения!

— А десятник?

— Я шел в бой под прямым командованием Владислава Клеменса, — брякнул наудачу Бурцев.

— Вот как? — Рыцарь скривился в усмешке. — Очень интересно…

Блин! Похоже, сморозил глупость. Допросы вести этот добжинец умел не хуже иного дознавателя.

— К моему отряду, да будет тебе известно, примкнуло много народа. Разного народу, Вацлав.

Освальд поискал кого-то взглядом, громко окликнул человека со свежим шрамом на пол-лица и в добротной кольчуге двойного плетения:

— Янек!

Крутая кольчужка. Абы кто щеголять в такой не станет. Да и делалась, сразу видно, — на заказ. Сидит вон как влитая. Знатный, видать, пан этот Янек.

— Ты ведь знал всех, кто бился под личным началом краковского воеводы, Янек? — К человеку со шрамом рыцарь обращался почти как к равному.

— Да, я служил при воеводе и был хорошо знаком со всеми его дружинниками.

— Этот ополченец утверждает, что он тоже состоял в дружине Владислава Клеменса, — хохотнул добжиньский рыцарь.

Янек нахмурился:

— В дружину воеводы никак не мог попасть ополченец. Я не знаю этого человека. В первый раз вижу. Освальд кивком поблагодарил Янека и вновь повергнулся к Василию: — Итак, ты меня обманул, Вацлав. Больше делать этого тебе не советую. — Рыцарь демонстративно положил ладонь на эфес меча. — Повторяю вопрос. Кто ты?

Бурцев вздохнул. Что он мог ответить?

— Случайный попутчик княжны.

— Попутчик? — Пальцы рыцаря сжали рукоять меча, наполовину вытащили клинок из ножен. Солнечные зайчики брызнули с обнаженной стали. — Опять лжешь, Вацлав? В бою у трех сосен мой оруженосец видел, как ты надел на дочь Лешко Белого какие-то диковинные кандалы, бросил ее на лошадь и увез совсем не так, как положено возить княжну. Кому ты хотел отдать свою добычу, попутчик? Конраду? Казимиру? Тевтонам?

— Я лишь хотел уберечь княжну от напавших на нас татар и от твоих разбойников, — скрипнул зубами Бурцев.

— Мы не разбойники! — Лицо Освальд перекосилось от ярости. — Хоть и громим мазоветские, куявские, тевтонские, татарские отряды и обозы, но лиходеями нас называть не смей, Вацлав! Беженцев мы не трогаем и воюем только с врагами Польши и их приспешниками.

Партизаны, значит. Впрочем, все равно — погибать ли от рук атамана разбойничьей шайки или от меча благородного рыцаря-партизана. Смерть — она в Африке смерть. И в Польше тринадцатого столети тоже…

— А что касается татар, — продолжал Освальд, совладав с гневом, — так язычники в этот лес вообще не заходили. Их Измайлово племя движется сейчас в сторону Вроцлава по княжескому тракту.

— Но как же всадники в масках? — удивился Бурцев.

— В этих, что ли? — рыцарь небрежно кивнул в сторону ближайшего навеса.

Там, в куче скарба, трофейного оружия и тюков фуражом, валялось несколько не замеченных ранее Бурцевым «тартарских» личин. Прямо на него уставилась прислоненная к треснувшему щиту знакомая маска с двумя выпирающими клыками.

— Под ней прятал лицо Якуб Одноухий — пояснил Освальд. — Правая рука Казимира Куявского, исполнявший со своей шайкой самые грязные поручение князя. Вот уж кто истинный лиходей и разбойник. Когда-то я лично отсек ему ухо. А вчера — голову. Такой головы не жаль. Хоть и польская она, но поганая слишком.

— А маски? Зачем же маски? — не мог взять в толк Бурцев.

— Да чтоб не узнали. Якубу и его людям никак нельзя было отбивать Агделайду для Казимира Куявского с открытыми лицами. Не добре это, когда поляки поляков же избивают и увозят княжну силой. А ну как пойдут слухи? Если же станет известно, что на беженский обоз и кнехтов дочери Лешко Белого напал татарский разъезд — так то совсем другое дело. Потому и искали малопольскую княжну куявцы в демоновых личинах, прикинувшись богопротивными язычниками. Но такие личины, Вацлав, могут обмануть, смутить и напугать только того, кто ни разу не видел настоящих татар. А я видел и не единожды вступал с ними в схватку. Хорошие они воины, но на демонов, вопреки молве, не похожи и масок никто из язычников не носит.

Бурцев кивнул. Он и раньше-то сомневался, что конники в масках, охотившиеся за Аделаидой, — настоящие татары. Но вот почему Освальд тоже разыскивал княжну? Он-то как узнал, какая важная птица залетела в здешние леса?

— А тебе откуда стало известно о княжне, пан рыцарь? — вежливо поинтересовался Бурцев.

— Было кому рассказать, Вацлав, — снова нехорошо усмехнулся Освальд. — И о знатной панночке, и о княжеском гербе на повозке — белом коронованном орле на красном фоне. Не ты ведь один спасся из обоза, на который напал Якуб Одноухий.

Разве? Вроде бы «маски» на глазах Бурцева беспощадно вырубили всех — от мала до велика.

— Есть у меня один свидетель, есть. Вон, у огня сидит.

Возле костра, где жарилась кабанья туша, мелькнула рыжая голова.

— Яцек! — позвал Освальд.

— Тартарин он, пан рыцарь, как есть тартарин! — бормотал беззубый землепашец. Даже к связанному Бурцеву Яцек опасался подходить близко и держался на более почтительном отдалении, чем от самого Освальда. — Колдун языческий! С ним мужики из нашего ополья справиться не смогли.