Непроработанная боль заставляет нашу систему самосохранения быть все время начеку. Внезапные интенсивные воспоминания, а также многие ситуации, не представляющие никакой угрозы, могут активировать чрезмерно высокие уровни боли и страха, хранящиеся в нашем теле. Партнер может в раздражении повысить голос, и вся боль прошлых ран, боль ужаса или ярости, которая живет в нашем теле, словно сорвется с цепи. Независимо от того, есть ли в этот момент реальная опасность или нет, мы чувствуем себя в опасности и вынуждены искать способ избежать этой боли.

Для того чтобы пройти сквозь столь сильную боль, жертвы травмы диссоциируют себя со своими телами, притупляя восприимчивость к физическим ощущениям. Некоторые люди чувствуют себя «нереальными», как будто они покинули свое тело и ощущают жизнь с большого расстояния. Они делают все, что в их силах, лишь бы не чувствовать эти непроработанные ощущения страха и боли в теле. Они могут срываться в приступы агрессии или застывать в депрессии или замешательстве. У них могут возникать мысли о самоубийстве, или они могут напиваться до бесчувствия. Они переедают, употребляют наркотики и подвержены навязчивым мыслям. Но боль и страх никуда не уходят. Они притаились в глубине и время от времени внезапно берут верх.

Хотя диссоциация – это защитный механизм, она ведет к страданию. Когда мы оставляем наши тела, мы оставляем свой дом. Отвергая боль и уходя от основы нашего существования, мы переживаем болезнь разъединения – одиночество, тревогу и стыд. Элис Миллер говорит, что у нас нет никакой возможности избежать того, что живет в нашем теле. Или мы обращаем на это внимание, или страдаем от последствий: «Правда о нашем детстве хранится в теле, и, хотя можно подавить ее, мы никогда не можем изменить ее. Можно обмануть ум, управлять чувствами, перевернуть все понятия, а тело задурманить лекарствами. Но однажды наше тело выставит счет, потому что оно так же неподкупно, как ребенок, чей дух все еще невинен, не приемлет компромиссов или оправданий. Наше тело не прекратит мучить нас, пока мы не перестанем избегать правды».

Когда мы начали работать с Розали, было ясно, что ее время пришло – тело выставило счет. На наших первых встречах она рассказала историю своей жизни. И хотя она была сообразительной и легко формулировала свои проблемы и их причины, она будто бы говорила о жизни другого человека. Она сказала мне, что во время наших разговоров не осознавала чувства в теле, а вне терапии ее иногда охватывала паника или ярость. В эти мгновения ощущения в теле были такими интенсивными, что ей хотелось умереть.

Я предложила ей поработать над тем, чтобы постепенно начать чувствовать себя в теле более безопасно. Я сказала Розали, что это может принести такие результаты, которых не удалось достичь с помощью других видов терапии. Она с готовностью согласилась, и в течение последующих недель мы заложили основы. Я хотела понять Розали так глубоко, насколько это возможно, а она должна была чувствовать себя со мной комфортно и в безопасности. Когда она была готова, я предложила ей совершить управляемое путешествие, исследовать те части внутренней жизни, которые лежали за пределами ее осознавания.

В день этого путешествия я предложила Розали сесть поудобнее и закрыть глаза. Я вела ее при помощи управляемых психических образов: она медленно спускалась по длинной винтовой лестнице, в конце которой была закрытая дверь. Я предложила ей с каждым шагом оставлять позади отвлекающие мысли и становиться все более расслабленной и любопытной. Когда Розали достигла конца лестницы, ее тело было неподвижно, веки трепетали, лицо покрылось легким румянцем. Она кивнула, когда я спросила ее, видит ли она дверь. Я сказала, что за ней она обнаружит что-то очень важное для ее исцеления, какой-то подарок от подсознания. Я напомнила ей, что она в безопасности, какие бы у нее ни возникли ощущения. Мы были там вместе, и она могла вернуться в любой момент. Потом я сказала ей, что она может открыть дверь, когда почувствует, что готова.

Розали застыла. «Что ты видишь?» – спросила я ее мягко. Она еле слышно прошептала: «Маленькую девочку… Она прячется в шкафу».

Когда я спросила ее, от чего она прячется, Розали легко покачала головой. Через несколько мгновений я спросила, сколько ей лет. «Ей семь, – ответила она и быстро продолжила: – Это ее отец. Он хочет найти ее и причинить боль». Я снова заверила ее, что сейчас маленькая девочка в безопасности. Я также добавила, что, расслабившись и просто замечая то, что произойдет дальше, Розали могла бы найти способ помочь этой девочке. Когда я увидела, что ее дыхание стало более легким, я спросила, что сейчас делает маленькая девочка. «Она молится. Она говорит, это так больно, что она этого больше не вынесет».

Я подождала еще чуть-чуть и потом мягко спросила: «Розали, что может помочь девочке справиться с этой болью?»

Она нахмурилась. «Она там совсем одна… больше никого нет». Потом она медленно произнесла: «Нужно, чтобы кто-то позаботился о ней».

«Кто лучше всего с этим справится?» – спросила я. Она снова сделала паузу, погруженная в себя и сосредоточенная. Внезапно на ее лице отразились удивление и радость: «Добрая фея! Я вижу ее там, рядом с маленькой девочкой… Она вместе с ней в шкафу». Розали подождала чуть-чуть и потом сказала: «Фея окружена мерцающим синим светом, и она машет золотистой волшебной палочкой».

«Розали, у феи есть сообщение для этой маленькой девочки? Она хочет ей что-то сказать?»

Она кивнула: «Она говорит, что может помочь. Она может сделать кое-что. Это позволит девочке на время забыть все эти ужасные вещи. А потом девочка вырастет и сможет справиться со всем этим, когда станет сильнее».

Я сделала паузу и потом мягко спросила, как фея собирается сделать это. Голос Розали стал спокойным и задумчивым: «Она говорит, что дотронется до разных частей тела девочки своей волшебной палочкой, и они станут хранилищем всех этих ужасных чувств». Розали сделала паузу, прислушиваясь к себе, и потом продолжила: «Добрая фея сказала, что, конечно, тяжело держать их в себе, но это способ выжить, быть спокойной и контролировать происходящее внутри».

После долгого молчания я спросила Розали, что случилось. «Ну, фея поместила ярость и страх маленькой девочки в ее живот и потом завязала его, чтобы они там оставались. А потом она наложила волшебное заклинание на вагину и область таза, чтобы ее сексуальные чувства больше не доставляли ей неприятностей». Розали сделала несколько судорожных вдохов, и я спросила: «Что еще?»

По ее щекам покатились слезы, и она произнесла: «Она сказала, что девочка должна разрешить стянуть ее грудную клетку, чтобы она не чувствовала боли от разбитого сердца». Розали помолчала, а потом продолжила, уже чуть более сильным голосом: «Она сказала, что шея девочки будет крепостью с очень толстыми стенами, так что девочка не будет звать на помощь или кричать в гневе». Розали замолчала, и я просто сидела с ней рядом, сохраняя молчание.