серьёзный и уважаемый, взял да и отворил незаметную дверь с нарисованным очагом и вошел в коморку массовой культуры. И до Акунина там сражались за популярность не самые глупые люди, но люди с кургузым интеллектуальным горизонтом, а Акунин предложил гамбит, отдал практически весь своей интеллектуальный багаж за возможность попробовать стать первым в столь презираемой интеллектуалами популярной словесности. Арестович повторил этот трюк, хотя его интеллектуальный багаж не столь рафинирован, как у Акунина, без матового академического отлива, но все равно с его возможностями многие горизонты были бы открыты, и он взял и выбрал чулан: пропаганду.  Весь смысл этого обмена и заключался в том, что пропаганда – одна из наиболее голимых сторон массовой культуры, она ниже политологии и публицистики (если она не пропаганда). А Арестович напялил на себя колпак пропагандиста и почти мгновенно с началом войны стал в ней Ойстрахом. Если бы у России был пропагандист такого калибра (он, конечно, не мог быть, но если бы), другая была бы Россия и другая была бы война, то есть ее бы не было. То есть дело даже не только в том, что Арестович был на правильной стороне, и на стороне агрессора быть не мог по причине его главной инвестиции в пропагандистский продукт, что тут же, с первых страшных дней войны, ощутили если не миллионы, то сотни тысяч, то уже на второй-третий день подтянулись и миллионы, пришедшие на зов. Главная инвестиция Арестовича как бы постыдна, ибо она – человечность (и поэтому ему не могло бы найтись место в кремлевской пропаганде, где в цене презрение к жизни и смерти, типа, лучше, чем от водки или простуд). Инвестиция человечности – это довольно-таки постыдная вещь, что-то на стороне слабости и не войны, а чего-то другого. И не знаю, в какой степени она была рационально просчитана, в какой интуитивно и рефлекторно понята. Он инвестировал себя, и мгновенно оказывался просвечен рентгеном как краснобай, ибо кто у нас еще человечен? И этот рентген фиксировал, конечно, что Арестовичу нравится, что он кайфует от своей популярности, что иногда у него от этого кружится голова. Но все равно такого уровня человечности демонстрировать ни у кого из публичных фигур – по меньшей мере, пока я следил за этой сценой – не получалось. То есть понятно, что Арестович – и это хейтеры с удовольствием подчёркивали – работал психотерапевтом, и да, первые недели он просто спасал сотни тысяч от безысходности и депрессии. Но спасал просто демонстрацией своей светлой стороны личности (это не означает, что я знаю о его темной стороне, не знаю, но она есть всегда). И это, собственно говоря, и было его ноу хау, потому что есть качества, которые очень сложно инсценировать, если они тебе не присущи, и ты не Хопкинс и не Смоктуновский.  Но, как ни странно, именно эти качества его и погубили: не его, конечно, а его репутацию. Я прекрасно понимаю претензии к нему со стороны его компатриотов: они куда лучше и жестче любят родину (или им это кажется) и куда беспощаднее и определеннее к врагу (здесь возразить нечего). Но они никому не известны, их забывают мгновенно, у них 14 лайков – рекорд, да и то из-за какой-то привходящей причины. А тут краснобай, петух, заслуживающий свою дешевую популярность на снисходительности к врагу, а ведь на его месте мог быть я, думает завистник-компатриот Арестовича. И в зависти вообще ничего дурного нет. Скажем, святые завидуют Богу, да и вообще – конкуренция  - вечный двигатель неудовлетворённости. И да, для меня было важно, что Арестович и о врагах, о солдатах армии агрессора говорил, в основном, не теряя человечности: типа, в бою я их бы убил, но думая о них вчуже, не могу не жалеть об их ранней смерти. Это-то и стало основой ненависти к нему со стороны – не знаю, как их определить, непримиримых, что ли? Потому что рассуждая о войне, Арестович избегал пафоса, столь любезного людям с узким или коротким кругозором; говорил подчас о войне как игре: здесь мы давим, здесь они пытаются давить. И хотя постоянно продвигал интересы Украины, на то она и пропаганда, но делал это с таким превосходством, которое вполне допускало человечность по отношению к врагу в том числе. Что было ни в какие ворота, и терпели его скрепя зубы.",Facebook,https://www.facebook.com/michael.berg.965/posts/pfbid02FLwNVVDx3K3S7wZ7Mc7RkKDZ7D7U9oYjRDZKvSbyNT9oJBJcrYjbC6bWLs7kbbDdl,2023-01-18 08:48:38 -0500

Поражение везде,"Прогрессоры от культуры, верившие в неминуемые перемены к лучшему, лишились своего главного аргумента: «за последние десятилетия люди перестали кушать друг дружку». Ан нет, с первым же выстрелом расчеловечивание, как реликтовый зверь, выползло из болот и оврагов: мы оказались достаточно первобытными, чтобы... чтобы не читать Толстого, а слушать нечто другое — то, что льется из телевизора.  Легенда о духовной независимости культуры рухнула как-то сама собой на фоне отмены выступлений музыкантов, изгнания талантливых режиссеров и актеров из государственных театров (а других у нас почти не осталось), унизительного заклеивания в полиэтилен книг, написанных иноагентами (слово-то какое). Правда, оказалось, что тот тонкий культурный слой, копившийся все последнее двадцатилетие комфорта и благоденствия, конечно, слишком тонок, но... пожалуй, все же недостаточно, чтобы взять его и отменить. В кафе, дома и на радиостанциях больше слушают опальных музыкантов, чем певца Шайтана, по-прежнему смотрят фильмы с любимыми актерами, читают те книги, которые нравились и нравятся, видят в Youtube тех журналистов, которым привыкли доверять, а не тех, что 24/7 визжат из всех утюгов. И это, конечно, тоже поражение, пусть и другого лагеря.  Но далеко не все так прочно и безмятежно. Наше культурное сообщество оказалось куда более уязвимым, и наружу, как тот самый первобытный зверь из оврага, поползли старые навыки. Деятели культуры и литературы вдруг стали очень «аккуратными», куда более аккуратными, чем того требовали от них контролирующие органы. Были случаи, когда с полок в книжных магазинах (очень немногих) и библиотеках (говорят, что многих) убирали книги «неблагонадежных» авторов. Сами, без спущенных сверху списков, без начальственных распоряжений, да еще так ретиво, что с полок пропали и Акунин с Поляриновым, которые даже в списках иноагентов не значатся. Заодно почему-то спрятали и патриотическую писательницу Погодину-Кузьмину. Самоцензура опасней, чем цензура (запрещенная в России согласно Конституции). Самоцензура прокладывает дорогу цензуре, подготавливает общество к ограничениям, делает допустимыми изъятия и запреты. И, как показывают приведенные примеры, прятать и запрещать будут не по партийным спискам, а по особому административному чутью, рабскому, лакейскому страху «как бы чего