– Я все подсчитал, – заявил Соломон. – Мы берем в МПС тридцать восемь машинок, из которых десять дают бесплатно, как лом! Остальные – разной степени износа, вот смотрите… – он положил перед директором схему: количество машинок, процент износа, сумма… Получалось, что за тридцать восемь машин надо заплатить семнадцать с половиной тысяч, примерно по 450 рублей за машинку. Новая машинка «Мерседес» стоит 8 800, так что, может, в этом и есть смысл…

– А ремонт?

– Да все равно! Мы все равно выиграем! – убежденно сказал Соломон. – Потому что бухгалтерия будет в порядке! Это нормально, это экономично, что я вам сейчас и доказал с математической точностью, – Соломон весело глядел на директора. Ну что можно возразить на аксиому?

Кацнельсон задумался. Вроде все чисто, не придраться.

– Полностью под твою ответственность!

– Разумеется, Зиновий Михайлович.

Но когда машинки купили, то возникла новая проблема – ни одна мастерская не бралась за ремонт. Кацнельсон молча злился, Соломон упрямо продолжал обзванивать и объезжать мастерские. Нет. Не берем. Износ восемьдесят процентов? Нет, и не звоните больше.

Наконец на Фабрике механизированного учета, которая и продала ЛТЗ «Мерседесы», старший механик буркнул в телефон: «Приезжайте, поговорим». Соломон приехал. К нему вышел небольшого роста человечек, лысеющий, жилистый. Синий халат, берет.

– Цельев, – представился человечек.

– Хоц, – обрадовался ему Соломон, протягивая руку. – Вы – наша последняя надежда. Вы сможете отремонтировать машинки?

– Смотреть надо, – неопределенно протянул Цельев. – В нерабочее время работать будем, бригадой.

– Сколько? – сразу перешел к делу Соломон.

– Зависит от ремонта. Но если навскидку – тыщи по полторы за каждую.

Это было гораздо дешевле, чем брали бы в государственной ремонтной мастерской, в том же Министерстве путей сообщения. Но Соломон решил уточнить.

– Мы будем заключать с вами официальное трудовое соглашение, чтобы деньги проходили по акту.

– А так что, не можешь? – Цельев стрельнул глазами в сторону проходной. – Мы работаем качественно. Отремонтируем – от новенькой не отличишь!.. Мы тебе машинки, ты нам деньги, и разошлись.

– Нет, мне нужно, чтобы платеж шел официально. К тому же, если они сломаются на второй день после ремонта, я вынужден буду предъявить претензии, – у Соломона почему-то вспотели ладони.

Цельев начинал ему не нравиться. «Надо же, какой гусь!» – подумал Соломон, но другого гуся у него не было. Цельев оказался единственным, кто брался ремонтировать «Мерседесы».

В декабре заключили договор с Цельевым. Перечислили деньги. И началось. Хоц звонил – Цельева не оказывалось на месте, или он говорил: да, чиним, но нет запчастей. Или – есть запчасти, но не подошли, сейчас ребята оттачивают. Или – да подождите, что я, метеор? Я и так работаю по вечерам, и бригада задерживается после работы ваш лом чинить…

Потом сказал, что машинки готовы, можно забирать. Но транспорта не было, и первая партия машинок доехала до Липецка только в мае 1947-го, а вторая – в ноябре. Все это время на фабрике Цельева стажировались липецкие ребята, учились работать на «Мерседесах». Вообще-то учиться полагалось год, но Соломон договорился, и для липецких устроили экспресс-курсы по полтора месяца.

Соломон накупил в Москве табуляторов, перфораторов, верификаторов, сортировальных машин, и 1 сентября 1947 года на ЛТЗ был запущен машиносчетный цех. О цехе заговорили. Из Воронежской областной газеты «Коммуна» приехал журналист, расспрашивал Соломона, тот объяснял принципы бухучета… Журналист долго цокал языком, удивлялся, кивал – и в газете вышла заметочка о единственном в области цехе, где учет механизирован. Кацнельсон выписал Соломону премию и дал к выходным еще два дня отгулов. Соломон скатал в Москву и привез детям пряников, помадок и детские книжки: «Робинзон Крузо» и Маршака.

Он был совершенно счастлив. Он разгреб авгиевы конюшни, он вывел совершенно отстающий завод в передовики, он… Оля им очень гордилась.

Конечно, случались казусы. Например, мальчишки-ученики испортили две машинки, сунув вилки в розетки напрямую, не через трансформатор. Хоц позвонил Цельеву, извинился за своих недоделанных работников, тот ухмыльнулся:

– Ясно, чего там… Привозите, починим.

«А он ничего, нормальный мужик, – подумал Соломон. – Может, я зря на него окрысился…»

Машинки Цельев не вернул. Из Москвы не приехала и еще одна машинка, отремонтированная и принятая по акту. Но эти вопросы решались просто, и Соломон еще и еще раз хвалил себя за предусмотрительность: все деньги перечислялись Цельеву под трудовое соглашение, с них вычитались налоги, акты сдачи-приемки машинок – в порядке, под каждым документом – три подписи, везде печати. Комар носа не подточит. И Цельев машинки вернет, никуда не денется.

Все хорошо.

…И тут Оля потеряла кольцо. То самое, талисман, перстень-маркизу, три камня в золотой оправе: бриллиант, рубин и сапфир. Носила не снимая, привыкнув видеть его утром и вечером. Перстень был оберегом, и вот утром сняла его на секунду, чтобы умыться. Умылась. Открыла глаза. Кольца нет.

По спине пробежал холодок.

Беда.

В комнате никого. В коридоре Паша моет пол. Соседи только что заходили муки занять, так они ушли, а потом Оля решила умыться. Да, точно. Умыться, потому что случайно выдохнула в муку, и брови с волосами покрылись белой пылью. Она чихнула и пошла умываться. Соседи ушли.

Или она не дождалась, пока они уйдут, и побежала умываться? Может, и так. А если так – куда делся перстень? И когда она его сняла? Прямо перед умываньем? Или когда муку доставала?

Олю прошиб холодный пот. Она выбежала в коридор.

– Паша! Ты сейчас в комнату заходила?

– Не… – Паша хлюпнула носом, втянула сопли. У нее все время были сопли, и она их время от времени высмаркивала в подол ситцевой юбки. – Я тута мою. Скоро домою, Ольга Михална, и пойду.

Оля вбежала обратно в комнату, поползла по полу вокруг умывальника. Еще раз прохлопала ладонью стол, раковину. Кольца не было.

Шел февраль сорок восьмого. Уже Жданов произнес свои знаменитые слова о «безродных космополитах»[17]. Почти год уже по стране шли суды чести: общественность осуждала тех граждан – как правило, евреев, – которые совершили что-то неподобающее, но, к сожалению, не наказуемое с точки зрения Уголовного кодекса.