Заросли манили в никуда. Я почувствовал, что если долго буду всматриваться в ниши и тропинки, меня туда затянет.

Мы уставились в переплетение глубоких теней, в беконечные ряды изогнутых стеблей, самых разных по толщине — от удочки до ростральных колонн. На уцелевших боковых стенах домов уютно устроились черные люки. Здесь они были жирные, «взрослые», матово блестели, как поверхность гнойных нарывов. Я старался не смотреть в их сторону, не то начинало тошнить. Не уверен, заметили ли другие, но мне казалось, что плоская поверхность черных люков топорщится, словно бы набухает изнутри. Примерно так набухают фурункулы, готовясь выплеснуть гной.

Скребущий звук прервался, затем возобновился чуть ближе и левее. Я спрашивал себя, почему до сих пор не кричу и за какую часть тела следует себя ущипнуть, чтобы этот кошмар закончился.

— Наискосок проросла, параша такая, — тихонько прошептал сторож.

Валентин был прав. Цементный лес наступал не строго параллельно Березовой аллее, а разрезал поселок по диагонали. Впрочем, перемолов Сосновую, до параллельной аллеи он мог и не добраться; насколько было заметно, задние стены домов и сады по Березовой вообще не пострадали. На короткий миг мне показалось, что в гуще минаретов скользнуло что-то белое, похожее на большого пушистого кролика, но видение тут же испарилось.

Мы медленно продвигались между двух заборов к белой приветливой дверце дома номер четыре. От соседнего дома за номером пять остался лишь кусок фасадной стены и перевернутый зад автомобиля, а номер шестой был напрочь похоронен в серых джунглях. Зато следующий дом справа, ниже к озеру, почти весь уцелел. Лишь на задней лужайке вместо декоративных ландшафтов и пруда торчал куст недоразвитых «грибов». Мне совсем не понравилось то, что я увидел на подъездной дорожке. Дверь на террсу была приоткрыта, у порога стояла чистенькая «тойота» с распахнутыми дверцами, на капоте валялась дамская сумочка и что-то блестящее, скорее всего — связка ключей. Низкие резные ворота, ведущие на улицу, тоже стояли нараспашку. Впечатление складывалось такое, словно хозяева собирались отъехать, но в последнюю минуту вернулись в дом.

Вернулись в дом, чтобы навсегда потеряться.

Мы сделали пару шагов, и я заметил еще кое-что. Терраса имела полукруглую форму и сплошь была застеклена. Возле открытой двери на тонком белом косяке расплывалось бурое пятно. Что бы это ни было, оно стекло до пола, пропитало доски и коврик.

Словно кто-то разбил о косяк голову. Как арбуз.

Я приказал себе прекратить. Что бы ни случилось в соседнем доме — это во вторую очередь, после того как разберемся с прокурорской дочкой. Я приказал себе прекратить, а сам все смотрел на окна веранды и не мог оторваться. Второе от двери окно превратилось в неровную дыру, но на крыльце осколков почти не было. В «мирное время» я сказал бы, что в окошко угодили мячом, поэтому большая часть стекла влетела внутрь. Отличное объяснение, если не считать того, что вместе со стеклом на части порвалась и железная решетка. Тонкая витая решетка тянулась внутри веранды, а на втором окне повисла клочьями. Ее трудно было сразу заметить из-за тюлевых занавесок.

Мы со сторожем вместе уставились на дыру, затем переглянулись.

— Динозавр? — прошептал белыми губами наш добровольный помощник.

— Больше похоже на снаряд, — успокоил я.

Комар улыбался с таким видом, словно через наушники слушал «Аншлаг».

Валентин дернул меня за рукав. Что-то там мелькнуло в глубине серых джунглей. Что-то гадкое и недоброжелательное. А может быть, только показалось. Мне очень не нравилось, что я не вижу конца этого леса. Стоило бы забраться на крышу и поглядеть сверху.

Позади, на Березовой, назревал скандал. Жители явно разделились на два лагеря; половина призывала благоразумно отсидеться, ожидая неизвестно чего, другая половина, во главе с мужиком в майке и Жаном Сергеевичем, ратовала за немедленный поход в город. И все вместе показывали пальцами в нашу сторону. Очевидно, исход спора решило легкое колебание почвы. Комар внезапно схватился за мое плечо взвизгнули бабульки, а по ближайшему кирпичному забору побежали трещины. Люди хлынули вверх по плавящемуся асфальту, к калитке. Кто-то безуспешно толкал заглохшие «Жигули». У входа в переулок остались совсем немногие.

И в этот же момент из дома номер четыре раздался слабый крик. Земля вздрогнула еще раз.

— Растет, сволочь... Под нами растет, — синими губами прохрипел Валентин; его трясущиеся пальцы танцевали по прикладу ружья.

Жан Сергеевич обматерил всех и решительно повернул к своему оставленному посреди дороги разбитому «мерседесу». Качок из «вольво» пожал ему руку, еще раз отпихнул депутата Мартынюка, сел в свою машину и устремился к воротам. Женщины прыснули в стороны, когда он дал по газам. Ничего не случилось, во всяком случае, черный люк под «вольво» не взорвался. Мигнув огоньками прицепа, спортсмен укатил. Ему матерились вслед, кто-то кинул камень.

Дед издалека развел руками, демонстрируя мне беспомощность. Мы оба с ним знали, что юноша в «вольво» никуда не приедет по обеим дорогам. По верхней он упрется в «цементную трубу», где бесславно почил наш «уазик», а по нижней...

Теперь наползающая прозрачная стена стала заметна и без бинокля. Когда лучи сиреневого светила пробивались сквозь грязные тучи, стена все сильнее походила на притершееся к земле северное сияние. И накатывалась гораздо быстрее, чем раньше. Пожалуй у нас оставалось гораздо меньше времени, чем полтора часа.

Спортсмен на «вольво» свернул на нижнюю дорогу.

Вместе с Жаном повернула в гору спортивная семья с двумя мальчиками, и еще несколько человек. Дед что-то кричал им вдогонку, ему злобно ответил широкий мужчина в майке. Элеонора прижималась к Зиновию.

Меня не покидала уверенность, что настоящая опасность нас ждет не внутри обглоданного дома номер четыре и даже не из-под земли. Что-то витало там, за шлагбаумом, в тени соснового бора. Оно видело нас всех.

Я облизал пересохший рот и мысленно приказал себе расслабиться. Затем тронул калитку, прошел между улыбчивыми гномами и потянулся к бронзовому кольцу. Дверь действительно была отперта и едва заметно покачивалась. Из глубины донесся отчетливый детский голос. Или всхлип. Девчонка была здесь, и была жива. Я уже знал, что по сравнению с перекошенной Элеонорой эта прокурорская дочка — настоящий инвалид. Она передвигалась на коляске.

— Стой, погоди, — попросил Комар.

Он вытащил пистолет и, не глядя мне в глаза, вытирал ладонь о штанину. На прыщавом виске напарника билась жилка и наливались мутные капли пота. В глубине дома что-то стукнуло. Валентин охнул и отпрянул назад. Кажется, он уже жалел, что пошел с нами, Земля еще раз мелко задрожала. По фундаменту в обе стороны от крыльца побежали трещины. Это было совсем не похоже на утренние разрывы; приходилось признать, что под нами действительно что-то растет. Разбухает. Проклевывается.

Я обернулся к Березовой аллее. Немногочисленные жители поселка стояли там, где мы их оставили напряженно пялились на нас. Мне впервые пришло в голову, что людей слишком мало. Мне не хотелось думать о том, сколько домов засосало в бетонную трясину вместе с хозяевами. Еще меньше мне хотелось думать о том, что будет, если бетонные поганки вновь перейдут в наступление.