Иное не обсуждалось. Большое спасибо.

Я сразу стал ощущать все те ограничения, на которые раньше не обращал особого внимания, и они начали угнетать меня. Ни стремления, ни возможности причинить кому-либо вред у меня не было. Все эти размышления подтолкнули меня к тому, чтобы любым способом внести ясность в мое положение здесь.

Всего полчаса назад я был доволен своей судьбой и полностью полагался на добрую волю своих хозяев, а теперь мне ничто не доставляло радости. Что явилось причиной такой внезапной перемены? Что за необъяснимые силы моей натуры вдруг переплавили свинец апатии в золото честолюбивых стремлений? Может быть, такое сильное влияние на мое мироощущение оказала встреча с женской красотой, переменив все в одночасье?

Нет, я был знаком с красотой и до небесной командировки, разбирался в этом деле, всегда пользовался успехом у дам и, извините, сам пользовался этим без угрызений совести и устали! Бывало по две, по три истории за раз крутил, и — параллельно! Что никогда не мешало мне чувствовать себя крайне органично, когда очередная подруга, к примеру Лиззи, с интересом спрашивала, найдя чужой рыжий или вовсе кудрявый белокурый волос в постели, какой краской я пользуюсь и не ради ли нее нынче подстригся. Для нее, разумеется. Полтора часа назад, еще не успел белье поменять… Ну, в общем, что-то во мне тут происходило. В смысле морали с эмоциями. Как-то я очищался от шлаков. Потому и решил вызвать Дануса на конкретный разговор.

— Вы были очень добры ко мне, ребята, спасибо вам за эти чудесные дни, — сказал я. — Но для меня свобода превыше всего. Я устал быть гостем с дерева. Уже объяснял вам, что попал сюда совершенно случайно. Но раз уж так вышло, мне хотелось бы, чтобы ко мне относились не хуже, чем относились бы к вам, будь вы моим гостем на Земле.

— И как бы выглядело это? — поинтересовался он.

— Право на жизнь, на свободу — главное, что нужно для счастья.

Я решил не упоминать о том обстоятельстве, что ему пришлось бы запариться, посещая череду бесконечных обедов в торговых палатах, всевозможных ланчей, торжественных парадов. Что он не успевал бы просыхать, принимая символические ключи от разных городов, проводя пресс-конференции, позируя перед фотокорреспондентами и кинохроникерами. Я человек гуманный. Не назвал той цены, которую платишь за популярность, а в ее рамках — за право на жизнь, свободу и стремление к счастью.

— Ты говоришь так, будто ты и в самом деле тут пленник! — воскликнул Данус.

— Пленник и есть, и тебе это известно не хуже других. Кто ж еще!

Он пожал плечами.

— Жаль, что ты себя так настроил, Карсон.

— Я должен что-то делать. Я не могу вот так болтаться тут… Извини, ни на этом дереве, ни на другом. Нет, пойми правильно, все это очень мило. Но я хочу к чему-нибудь руки приложить. Сколько вообще это будет продолжаться? — настаивал я.

— Джонг есть джонг, он позовет тебя, как только сочтет нужным, — сказал Данус в ответ. — Там все и определится. А сейчас давай не будем портить настроение друг другу.

— Олл райт. Передай тем не менее Минтэпу, что я не могу злоупотреблять его гостеприимством. Если он не вызовет меня к себе в скором времени и не займет мои руки, то я уже сам займу свои ноги… В смысле, мне придется покинуть вас… как-нибудь… под вечерок…

— Не надо этого делать, — предостерег меня Данус.

— Почему?

— Ты не отойдешь и на десять шагов от этой комнаты, как умрешь, — серьезно ответил он.

— От чего?

— У дверей стоят часовые, и у них есть королевский приказ, — объяснил он.

— И после этого вы утверждаете, будто я не пленник? — произнес я с горькой усмешкой.

— Я не хотел говорить тебе об этом, но ты меня вынудил. А так бы ты ни о чем и не догадывался.

Вот так! Значит, под здешней бархатной перчаткой скрывался железный кулак. И они пеняли Тору с его нравами! Мама дорогая. Я уж было решил: вот, нашел совершенное общество. Недалекое, правда, в смысле технического оснащения и сортности древостоя, но с благими намерениями. Теперь положение у меня оказалось незавидным. Даже если бы я и улизнул, идти мне было некуда.

Правда, чего греха таить… После того как я встретил ту барышню в саду и девять раз ради нее поднял этот чугунный меч, покидать Вепайю мне, истинно говорю, не хотелось.

VI. На сборе Тарэля

Прошла неделя, во время которой я справился со своей рыжеватой бородищей. В это же время мне, несмотря на протест Дануса, не желавшего отвечать за последствия, сделали прививку долголетия. Это обстоятельство наводило на мысль, что Минтэп решил-таки меня освободить. Если бы он считал меня своим врагом, то не стал бы даровать бессмертие. С другой стороны, вакцина тоже не гарантировала неуязвимости — при желании Минтэп мог меня убить просто одной левой. Не своей, разумеется. Но если служить при нем считалось такой честью, то мало ли народу нашлось бы, чтобы сделать джонгу приятное? Думаю, много. Я склонился к мысли, что джонг решил усыпить мою бдительность, создав у меня ложное чувство безопасности.

Я становился все более подозрительным.

Пока Данус вводил мне вакцину, я поинтересовался, много ли врачей в Вепайе.

— По отношению к количеству жителей не так много, как было тысячу лет назад, — ответил он прямодушно. — Сейчас всех обучают навыкам ухода за собой, дают медицинские знания. Даже если б не было эмульсии долголетия, нашей вакцины, люди у нас доживали бы до глубокой старости. Санитария, правильное питание, физические нагрузки сами по себе творят чудеса. Но небольшое количество врачей мы все-таки держим. Сейчас на пять тысяч жителей приходится один врач. В его обязанности помимо введения вакцины от старости входит лечение пострадавших от несчастных случаев на охоте, войне или дуэли.

История показалась мне крайне забавной. В прежние времена тут было слишком много врачей. Когда врачей больше, чем больных, это провоцирует ряд, скажем так, нарушений. Не каждый доктор мог честно зарабатывать на нездоровье больного. Но каждый вырывал своего пациента у другого практика, иногда с клочьями кожи. Иногда еще хуже — начинал лечить псевдозаболевания, убеждая пациента в том, что болезнь его страшна и зверски прогрессирует. Поэтому скоро тут все так «прогрессировали», что действительно стали заболевать через собственное внушение. Вначале болел каждый третий, потом — второй, потом — каждый первый, а потом заболели и