– Могла бы просто предупредить.

– Ты спал, не хотелось тебя будить и я никак не думала, что задержусь. Лику невозможно остановить, когда она болтает, – во рту вдруг становится сухо от волнения, ведь рассказанное подругой так и гудит в голове. – Лёш, чтобы тебе не предложил Ринат, – беспокойство за любимого жутким жжением отдаёт в груди, мешая даже сделать вдох. – Откажись, пожалуйста. У Рината проблемы с клубом, не знаю, насколько всё серьёзно… но он попытается сделать всё, чтобы удержать его на плаву. Не становись средством..

– Марта, я не хочу чтобы ты в это лезла, – резко перебивает, не давая закончить, думая что отстранив меня даже от обсуждений проблемы, защитит и от последствий надвигающейся угрозы.

– Но, Лёша, – капризно протянув, я хочу хоть как-то повлиять на его упертость, с которой он уверенно прекращает разговор.

– Я в состоянии решать подобные вопросы, просто не отсвечивай. Не привлекай внимания брата и всё будет отлично.

– А ты просто знай, что очень дорог мне!

Горячее дыхание согревает мой висок, пока я пытаюсь как можно крепче обнять Лёшу. Почувствовать его силу, впитать запах и понять, какое это счастье, вот так прижиматься друг к другу и больше ни о ком не думать.

Сигнальный буй

Лёша

Сейчас я словно в октагоне, стены которого умело и стремительно возвела вокруг меня Марта, заключив внутри и оставшись вне сетки. Отгородившись в одночасье, ничего не объяснив. Ранив молчанием сильнее, чем разочарованием вселенского масштаба, которое буквально плещется в её раскрасневшихся глазах.

Десятки вопросов, на которые совершенно нет ответов, подобно шипучке пощипывают язык. Уверен, если я задам хоть один, то она отмолчится, закроется в себе и вытянуть хотя бы слово, будет уже невозможно.

– С чего вдруг это всё?

Киваю на небольшой чемодан, стоящий раскрытым посреди комнаты, словно сигнальный буй наших отношений, обозначивший опасное место – конец, и чувствам, и нам.

– Уже неважно, – подняв брови скорее от жалости, чем от удивления, она выдерживает зрительный контакт. Стоически, чего совсем невозможно сказать обо мне, никакой выдержки не хватает, чтобы не озвереть и не сорваться. Я давлюсь странным сочетанием чувств, надеясь хоть чем-то перебить горечь. А та лишь сильнее проникает в меня, оставаясь липким осадком.

Глубокой затяжки не хватает для излечения, даже никотин не способен лечь поверх раны, хладнокровно нанесенной рядовой фразой "уже не важно".

Кому неважно? И с какого перепуга она считает, что это неважно?

– Объясниться не хочешь?

– Я хочу домой, хочу остыть, – с напряжением в голосе чеканит Марта. – Хочу разобраться… , в первую очередь в самой себе. А потом уже пытаться что-то объяснять.

Я словно пропустил удар, а теперь сосредотачивая внимание на губах Марты, которые медленно шевелятся, произнося слова, ничего не слышу. Со слухом всё в порядке, но мозг, включивший защитную реакцию, отказывается воспринимать бред.

– А как же твоё пафосное "ты мне дорог"?! – с вызовом начинаю разговор. – Или произошёл обвал рынка? Я обесценился в твоих глазах? – пришлось заскрипеть зубами, чтобы не заорать на всю квартиру.

Смерив недоумевающим взглядом, Марта продолжает собирать вещи, коих за три недели совместного проживания насобиралось не так и много. Но почему-то и это мизерное количество она пакует слишком долго, то ли давая себе шанс передумать, то ли подталкивая меня к действиям её остановить.

Это жестоко с моей стороны, но я решаюсь помочь со сборами и притащив из ванной комнаты всю найденную косметику, небрежно кидаю её поверх аккуратных стопок одежды.

– Что это было для тебя? – делаю один, но размашистый шаг, оттесняя Марту к стене. – Запретный плод? – с трудом выплюнув прямо в лицо, бледное и потерявшее былую эмоциональность. – Романтика неизведанного? Или протест? – уже не могу остановиться, даже видя, как трясёт Марту, я надвигаюсь ближе и ближе, мысленно представляя каково это свернуть ей шею… прямо сейчас. – Способ посредством меня разобраться с братом? Ну чего ты молчишь?

От бессилия, судорогой прокатившегося по телу, я встряхиваю пойманную Марту. То ли надеясь таким образом её разговорить, то ли вернуть боль.

Дурь какая-то происходит. Впору вспомнить, все ранние опасения и даваемый самому себе зарок – не связываться с теми, кто стоит на порядок выше в социальном статусе.

До хруста в собственных суставах, сминаю лёгкую ткань платья, слыша и ощущая как она трещит от дерзких рывков.

– Я жду.. объяснений, – дернув за ворот со всей присущей мне силой, так, чтобы Марта привстала на цыпочки и поравнялась со мной. Я срываю поцелуй, далекий от нежного проявления любви. Наполненный и борьбой, и привкусом крови, и послевкусием разочарования.

– Лёша, ты в своём уме? – чуть ли не плача, шепчет Марта, покусывая и без того истерзанные мной губы, словно отрезвляя саму себя.

Но я уже не в своём уме. Я где угодно, но не в нём. С силой зажмуриваюсь, а перед глазами стелется темнота, такая же непроглядная, как и в наших отношениях, зашедших в тупик.

– Ты меня пугаешь, – севшим от страха голосом, вторит одну и ту же фразу, которая жгучей болью гуляет под кожей. – Ты меня пугаешь, пусти, прошу тебя!

Её прохладные пальцы ложатся на мои запястья. Чуть-чуть подрагивают, будто она безумно боится. Меня. Того, с кем делила постель. Того, чьи жилы сейчас рвёт без анестезии, наживую, причиняя адскую боль.

– Я ненавижу качели и если ты уходишь, – впечатываю кулак в стену, слыша хруст, то ли сбитых костяшек, то ли лопнувших нервов. – То это навсегда.

Кому нужны сожаления

Плачь, кому нужны сожаления, когда есть Хеннесси?

Плачь, я не жалею - и ты мозги мне не выноси

Мои крылья расправятся, яда не надо

Ты была слишком хороша, сука, чтобы быть правдой.

©Зомб & kavabanga Depo kolibri - Hennessy

Лёша

Я вижу как к подъезду подъезжает машина, сразу подмечая, что это не такси. Кричащего красного цвета автомобиль притормаживает в аккурат возле Марты, нервно обнимающей себя за плечи, то ли в поисках тепла, то ли на нервах после погрома, который я учинил в квартире. Сразу было глупо надеяться, что после скандала с выбитой дверью, разбитыми в кровь кулаками, она останется рядом. Переменит решение, пожелав пойти со мной в счастливое до самой смерти.

Нет, той самой смертью я не пугал её и не пророчил в случае разрыва отношений, но Марта испуганно смаргивала слезы, покусывая губы до алеющих на них капель. Пятилась к выходу, но в открытую не бросалась в бегство, то ли стараясь поверить моим словам, то ли пребывая в шоке. Когда ни шевельнуться, ни уйти с пути опасности невозможно.

Вторила, как заведенная "ты меня пугаешь, ты меня пугаешь", дрожа прижимаясь к стене, выставляя меня монстром. И в слезах абсолютного страха, что катились по щекам, отражалась моя измученная гримаса, загнанного в тупик человека.