Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не смеши меня! У меня швы от смеха разойдутся.
— Я жду ответа, брат!
— Да пошло оно всё… Согласен! С тобой — хоть на войну, хоть за границу.
— Кстати, этот вопрос я тоже обдумываю. Только никак не могу выбрать страну, где можно было бы начать новую жизнь с нуля… Везде какие-то подводные камни есть… Это как в одном анекдоте из нашего прошлого будущего.
— Не надо анекдотов. Я же тебе говорю. Швы разойдутся.
— Да он не смешной. Просто как раз по нашей теме.
— Ну, тогда рассказывай!
— Слушай!
'Приходит Абрам Моисеевич в туристическое агентство. Ну а его там и спрашивают, в какую страну он хотел бы поехать.
— Дайте мне глобус!
Ему дают глобус. Он его вертит и приговаривает:
— Здесь слишком холодно. А здесь слишком жарко. Тут много арабов, а они нас не любят. Здесь немцы. Мы их не любим… А вот тут слишком много евреев, и они меня будут называть русским.
Задумался. А потом спрашивает:
— Простите. А у Вас есть другой глобус?'
Лёшка, держась за живот двумя руками, трясётся в беззвучном смехе.
— Сволочь… Швы же разойдутся…
— Ничего! «Ты ещё крепкий старик, Розенбом!»
Вечер 6 июня. 1974 года.
Москва. Детская больница.
Ближе к вечеру зашёл капитан Васин. Был он нынче одет в гражданскую одежду, на которую сверху был накинут условно-белый халат. На милиционера он был совсем не похож. У него была какая-то совсем не советская улыбка. Так что он напоминал больше какого-нибудь киноактёра. Причём не нашего актёра, а из ГДР или вообще из Голливуда…
Васин принёс печенье, карамель и банку с обалденно пахнущей клубникой. Ягоды были слегка присыпаны сахаром и на донышке уже образовался сиропчик.
Мы с братом смотрели на всё это и не могли себе поверить. Дело в том, что это произошло впервые в жизни братьев Алексея и Александра. И сейчас именно чувства наших тел были на первом месте.
Последние пару лет своей жизни отец больше болел. Чем работал и на малолетних братьях было ведение хозяйства и наведение порядка в доме. Ну а после его смерти им никто никогда ничего не приносил и не передавал. А тут такое чудо. Клубника…
Я помню это из своего того детства. Пионерлагерь. Родительский день. Я сижу с мамой и ем чайной ложечкой ароматные ягоды, и только потом, когда ягоды заканчиваются, выпиваю сладкий липкий сок… Он немного приторный, но всё равно невероятно вкусный.
— Вы чего застыли, парни?
— Игорь Анатольевич А это чего? — я указываю на принесённое им.
— Это вам. Чтобы не так грустно было в больнице лежать…
— А зачем?
— Витамины… — он замялся…
— Нет. Зачем Вам всё это? Для чего Вы принесли нам печенье и клубнику? Надо что-то подписать?
— Саша! А ты не думаешь, что люди иногда делают что-то просто от души, а не для чего-то и зачем-то?
— Если бы я такое видел в жизни, то может быть так и думал бы. Но мне чаще попадались другие люди. И они скорее отняли бы у нас с братом что-то, чем дали бы нам.
И вот тут с весёлым капитаном произошло нечто такое, после чего я стал смотреть на него по-другому. Улыбка исчезла с его лица. Ненадолго. Буквально на несколько секунд. Но в эти секунды, откуда-то из глубины показалась такая невероятная грусть и горечь какой-то утраты. А потом он снова улыбнулся. Улыбка на этот раз была немного грустной и доброй…
— Вот я не догадался… — хлопнул он себя по лбу. — сейчас пойду у медсестры лежку возьму. Не руками же вам клубнику есть…
Капитан ушёл.
— Что это было? — спросил Лёшка.
— Ты про что?
— Ну, он… Короче. Ты его задел за живое… Кто он вообще такой?
— Это капитан Васин. Я тебе рассказывал о нём.
— Понятно. Ему что-то надо?
— Вот это я и хотел узнать. Но пока придётся есть клубнику и радоваться жизни.
— Клубника — это хорошо…
* * *
Капитан ушёл, посидев с нами полчаса болтая ни о чём. Но обещал зайти и завтра…
Одну ягоду я вылавливал из банки и кормил с ложечки Лёху, а следующую уже съедал сам.
— Помнишь, я говорил тебе, что случись чего, я бы и с ложечки тебя кормил, и судно за тобой выносил бы. А ты мне не верил…
— Саня! Я тут много думал, пока лежал… За что это нам?
— Что? Клубника и печеньки?
— Да, нет… Всё это? Вторая жизнь? Второй шанс? Даже если это откуда-то сверху, то за что нам такое? Ведь ты же знаешь, кем я был и что творил? За такое мне положено в аду гореть, а не печеньками угощаться. А ты?
— А что я? Ты хочешь сказать, что я такой-сякой мент продажный? У бандюка деньги брал и убийцу покрывал?
— Не совсем так…
— Но именно это ты мне сейчас и предъявил. Не так ли? А хочешь, я тебе расскажу что я сделал с тем пистолетом, который изъял у твоего дружка? Помнишь ТТ-шку, якобы найденную в лесу. Мне удалось при помощи одного моего знакомого эксперта-криминалиста по номеру ствола найти и тот лес, и воинскую часть, что была расположена в том лесу. А ещё я нашёл одного жадного прапора, который пользовался неразберихой после развала СССР и торговал оружием направо и налево. Разлеталось всё, как горячие пирожки.
— Саня! А я ведь помню ту историю… Там склад взорвался вместе с этим прапорщиком… И ещё кто-то погиб из его начальства…
— Бог наказал…
— Боюсь спросить, а кого ещё бог наказал?… с твоей помощью?
— Кто много знает…
— Долго не живёт.
— Не угадал… Но в чём-то ты прав. Ибо ещё Соломон сказал: «От многой мудрости много скорби, и умножающий знание умножает печаль.»
— Мы семинариев не кончали и про Соломона не читали…
— Ну, так что же? Есть шанс исправить пробелы в твоём образовании. Как там говаривал классик марксизма. Расписывая свой новый Паркер с золотым пером: «Учиться, учиться и ещё раз учиться…» Если ты в семинарию хочешь?
— Нет. Семинарист из меня выйдет плохой.
— Ты уже подумал по поводу милицейской карьеры?
— Подумал… На фига нам всё это? Ты хочешь спасти Советский союз?
— Нет. Историю страны, которая вот-вот покатится под откос не исправить. Ни в одиночку, ни вдвоём. А вот зная, как всё будет, можно неплохо устроится в этой жизни.
— Я читал где-то про такое. Попаданцы… Будем книжки писать или чужие песни перепевать?
— А почему бы и нет? Хотя это