вел его к реке и к палатке на берегу, украшенной белыми и красными полосами.

Выйдя из-под деревьев, мы попали на солнцепек. Легкий ветерок шевелил сочную растительность. Палатка ослепительно контрастировала с ярко-зеленой травой, темно-зеленой рекой позади нее и сверкающим голубым небом над головой. Холсты гонкого шелка слегка дрожали на ветру. Красные полосы извивались, словно змеи, ползущие по белому фону, затем под влиянием какой-то внезапной перемены в глазах полосы поменялись местами, и вот уже белые змеи поползли по красному полю.

До меня донесся плеск воды, но палатка и высокие деревья у нее по бокам загораживали вид.

— Подожди здесь, — сказал Тригонион. Он шагнул внутрь палатки. Немного погодя, он высунул голову обратно. — Входи, Гордиан. Но оставь своего телохранителя снаружи.

Когда я подошел к палатке, полог откинула рука невидимой рабыни. Я вошел внутрь.

Первое, что я заметил, был запах, аромат духов, который мне никогда не доводилось вдыхать прежде, — неуловимый, тонкий и загадочный. С первой секунды, почувствовав его, я уже знал, что никогда не смогу выбросить его из памяти.

Красно-белый шелк смягчал солнечный жар, наполняя палатку теплым сиянием. Стена, выходившая на реку, была закатана наверх, открывая вид, словно обрамленный рамой. Солнечные блики танцевали на зеленой поверхности воды, бросая отсветы в палатку, где они порхали и дрожали на моем лице и руках. Я снова услышал плеск воды, и теперь увидел группу молодых мужчин и мальчиков, числом около пятнадцати, резвившихся в воде прямо напротив палатки. У некоторых из них вокруг чресел были повязаны ярко-красные полосы материи, но большинство из них купались обнаженными. Крупные капли сверкали на солнце, словно купающиеся были обсыпаны драгоценными камнями. Когда мужчины попадали в тень нависших над берегом деревьев, они покрывались пятнами, словно крапчатые фавны. Брызги воды, которые они поднимали, создавали сетку световых бликов и заставляли ее бешено кружиться по палатке.

Я вышел в центр палатки, где меня ждал Тригонион с сияющей улыбкой на лице. Он стоял рядом с высоким ложем, заваленным подушками в красно-белую полоску, держа за руку женщину, которая лежала, откинувшись на подушки. Голова женщины была повернута так, что я не мог видеть ее лица.

Прежде чем я успел подойти к ложу, передо мной внезапно возникла какая-то девушка. Она выглядела ребенком, но ее темно-рыжие волосы были собраны в пучок на голове, и она была одета в длинное серое одеяние.

— Госпожа! — позвала она, не сводя с меня глаз. — Госпожа, твой гость пришел, чтобы повидаться с тобой.

— Приведи его сюда, Хризида, — голос был томный и неторопливый, более низкий, чем у Тригониона, но несомненно женский.

— Да, госпожа. — Рабыня взяла меня за руку и подвела к ложу. Запах духов стал сильнее.

— Нет-нет, Хризида, — сказала хозяйка, негромко рассмеявшись, — не ставь его прямо передо мной. Он загородит мне весь вид.

Хризида игриво потянула меня за руку и подвела к ложу сбоку.

— Ну вот, так лучше, Хризида. А теперь уходи. И ты тоже, Тригонион, — отвяжись от моей руки, ты, маленький галл. Пойди, придумай Хризиде какое-нибудь дело в доме. Или пособирай красивые камешки на берегу. Но берегитесь, чтобы кого-нибудь из вас не поймали эти речные сатиры, а то неизвестно, чем это может закончиться!

Хризида и Тригонион удалились, оставив меня наедине с женщиной на ложе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Молодые люди в набедренных повязках, которых ты видишь в реке, мои. Мои рабы, то есть носильщики и телохранители. Я позволяю им носить повязки здесь, в саду. В конце концов, я могу видеть их обнаженными в любой момент, когда захочу. А кроме того, так мне легче выделить остальных. Любой молодой римлянин, на которого приятно посмотреть без одежды, знает, что всегда может купаться на принадлежащем мне участке Тибра, пока делает это обнаженным. Они спускаются сюда от дороги по узкой тропе, спрятанной за теми деревьями, и оставляют свои туники на ветвях. В разгар лета, в полуденный зной их здесь бывает больше сотни — плещутся в воде, ныряют, греются на камнях, все голые по моему указанию. Посмотри, какие плечи вон у того…

Я оказался лицом к лицу с женщиной неопределенного возраста. Зная, что она лет на пять старше своего брата, Публия Клодия, я подсчитал, что ей должно быть лет сорок, плюс-минус год. Трудно было определить, соответствует она своему возрасту или нет. На сколько бы она ни выглядела, это ей шло. Кожа Клодии была определенно нежнее, чем кожа большинства сорокалетних женщин, цветом как белая роза, очень гладкая и блестящая; возможно, подумал я, просачивавшийся сквозь полотно палатки свет льстил ей. Волосы черные и глянцевитые, уложенные на голове целым лабиринтом причудливых прядей при помощи таинственной скрытой конструкции из гребней и булавок. То, как волосы были убраны назад со лба, еще больше усиливало впечатление от необычно резкого изгиба скул и гордой линии носа, который, будь он немного побольше, можно было бы назвать чересчур крупным. Губы у нее были пышно-красного цвета, который никак не мог быть естественным. Глаза ее, казалось, вспыхивали блестками голубого и желтого огня, но большей частью — зеленого, цвета изумрудов, мерцающих, словно поверхность Тибра под солнцем. Мне приходилось слышать о ее глазах раньше; глаза Клодии были знамениты.

— Посмотри, как они покрыты гусиной кожей! — засмеялась она. — Удивительно, что они вообще могут выдерживать такой холод. Ранней весной вода в реке ледяная, как бы ни грело солнце. Смотри, как съежилось их мужское естество; жаль, мы теряем половину удовольствия от наблюдения. Но, обрати внимание, — никто из них не дрожит. Они не желают, чтобы я видела их дрожащими, мои дорогие, храбрые, глупые мальчики! — Она снова засмеялась низким горловым смехом.

Клодия лежала на диване, опираясь спиной на груду подушек, подогнув под себя ноги. Длинная стола из переливающегося желтого шелка, подпоясанная под грудью и еще раз на талии, покрывала ее от шеи до пят. Лишь руки были обнажены. Но даже при этом никто не назвал бы такой наряд скромным. Ткань была настолько легкой, что просвечивала насквозь, и в танцующем свете, отраженном от реки, трудно было определить, исходит ли сияние контуров ее тела от гладкого шелка или от блестящей кожи под ним. Я никогда не видел подобного одеяния. Должно быть, это отразилось на моем лице, потому что Клодия засмеялась снова, на этот раз уже не над мужчинами в реке.

— Тебе нравится? — Она посмотрела мне прямо в глаза и медленно провела ладонью от талии вниз по бедру к тому месту, где закруглялось колено. Шелк