Причем далеко не все из этого биологического ядра нонконформистов движимы высокими идеями и самопожертвованием, то есть этакие Данко, вырывающие собственное сердце, чтобы осветить путь заблудшему человечеству. Среди них немало людей, которых мой покойный друг, Михаил Малютин, называл «хаотами», то есть теми, кто выступает против любого политического и социального порядка. И совершенно неважно, какой это порядок и под каким идеологическим знаменем против него выступать. Просто по самой своей природе «хаоты» враждебны любой упорядоченности, они, что называется, врожденные революционеры.

В самом деле, значительную часть революционной пехоты во все эпохи и во всех странах составляют именно такие люди – не идейные революционеры, не виртуозы космической любви и сострадания и даже не любители набить под сурдинку карман и пограбить. А те, кто жаждет движения ради движения и разрушения ради разрушения. Как там, в «Трех мушкетерах», говорит Портос: «Я дерусь, потому что я дерусь»? Вот и эти люди – революционеры потому, что революция открывает щелочку, форточку, окно или дверь для вожделенного ими хаоса.

Даже мирные революции сопровождаются волнами массовой невротизации и психотизации. А чем значительнее революция, тем выше эта волна. Большевики в свое время подняли такой «девятый вал» хаоса, что им потом пришлось обуздывать его железом и кровью. В первую очередь в собственных революционных рядах.

Нетрудно догадаться, что у биологических нонконформистов не очень много шансов сделать политическую карьеру в спокойное время и в упорядоченной системе. Система поощряет конформистов, «революционеры» вредят ее нормальному функционированию. И они могут подняться по карьерной лестнице, лишь скрывая и тая подлинные порывы собственной души.

Поэтому нисколько не удивительно, что Примаков оказался именно законопослушным и изворотливым политическим конформистом. Классический продукт советской системы. Окружающими это воспринималось как мудрость и опыт. Однако качеств, которые хороши в стабильной ситуации, явно недостаточно для успеха в хаосе.

От Примакова всего-то и требовалось сделать один-единственный шаг. Он даже ничем не рисковал. Все было готово, и все были готовы к переходу власти в его руки. Но судьба помогает только дерзким.

А вот как закончилась эта история. 12 мая 1999 г. премьер-министр Примаков был отправлен в отставку. И никто даже не пикнул в его защиту. Попытка импичмента президента Ельцина, предпринятая Думой в мае того же 1999 г., провалилась.

В августе 1999 г. и. о. премьер-министра был назначен Владимир Путин. В течение четырех месяцев из незаметного homo novus российской политики он превратился в успешного военного вождя – победителя сражения с чеченскими террористами в Дагестане, возглавившего планомерное наступление на Чечню. Популярность и рейтинг еще вчера никому не известного чиновника росли как на дрожжах. Общество, уставшее от неопределенности, страданий и страхов, нуждалось в сильном лидере и охотно проецировало на Путина собственные ожидания. Причем вне зависимости от социального положения и политических взглядов.

Автору этих строк врезалось в память, как на исходе ноября 1999 г., выступая перед статусной интеллигенцией одного из российских областных центров, он упомянул российского премьера. Услышав фамилию Путин, зал дружно начал аплодировать, а потом так же дружно встал. То была сильная и подлинная эмоция.

Неудивительно, что на парламентских выборах декабря 1999 г. свежеиспеченное движение «Единство» (из него позже выросла «Единая Россия») провозгласило своей единственной программой поддержку Владимира Путина. И с такой вот немудреной идеей это движение пришло к финишу вторым, совсем немного уступив коммунистам.

При этом коалиция региональной элиты «Отечество – Вся Россия» во главе с московским мэром Юрием Лужковым, отставным премьером Евгением Примаковым и петербургским губернатором Александром Яковлевым пришла третьей, отстав от пропутинского движения в голосовании по спискам на 10%.

Здесь надо пояснить, что эти парламентские выборы были, вероятно, самыми важными в политической истории постсоветской России. По их результатам становилось понятно, у кого наилучшие шансы победить на президентских выборах, которые должны были проводиться в июне 2000 г. То есть парламентские выборы проходили фактически по сценарию президентских.

И в этой пробной гонке созданное в прямом смысле на ходу, на коленке «Единство» уверенно обошло блок «Отечество – Вся Россия», объединявший немалую часть российских губернаторов. Дерзость одержала политическую, а главное, моральную и психологическую победу над мудростью и опытом. Элита, консолидировавшаяся вокруг Примакова и Лужкова, была сломлена, а рисунок будущих президентских выборов выглядел предопределенным. Это позволило Борису Ельцину досрочно уйти в отставку 31 декабря 1999 г., назначив успешного и становившегося все более популярным премьера своим преемником.

Характерно, что Евгений Примаков даже не предпринял попытки баллотироваться на досрочных президентских выборах в марте 2000 г. Он упустил свой исторический шанс за год до этого.

Из этой истории следует простой и понятный урок – для политической деятельности вообще и для революций в особенности. В ситуации кризиса не бывает завтра. Есть только здесь и сейчас. И если предоставляется хоть малейший шанс, его надо немедленно использовать. Потому что завтрашний день не обязательно принесет улучшение позиций, зато может перечеркнуть все сегодняшние надежды.

Контрреволюция: по стезям Николая I

Утверждение политического режима Владимира Путина обычно связывают с установлением стабильности в России, а сам режим полагают прочным и устойчивым. Причем это точка зрения не только апологетов режима, но и его оппонентов, а также сторонних наблюдателей. По крайней мере, до 2014–2015 гг. она абсолютно преобладала.

Однако сам режим не был так уж уверен в собственной прочности и время от времени поддавался приступам почти параноидального страха.

В этом смысле очень показательна реакция Кремля на «цветные» революции. Особенно остро Москва отреагировала на «оранжевую» революцию на Украине. И понятно почему. Грузия и Киргизия – страны небольшие и не представлявшие первостепенного интереса для России ни в экономическом, ни в геополитическом отношении. Грузия вообще воспринималась как недружественное государство.

Украина же в силу своих масштабов, геополитического положения, историко-культурной близости и экономического потенциала всегда считалась ключевой для России страной постсоветского пространства. Но при этом российский политический класс смотрел на своего западного соседа свысока, а исход украинских выборов 2004 г. полагал предрешенным. И вот – совершенно внезапный для российских и европейских наблюдателей масштабный общественный протест, радикально изменивший политическую ситуацию.

Помимо утери политического влияния на Украину Кремль подсознательно экстраполировал «оранжевую» революцию на российскую ситуацию. Тем более что сразу же после (но не вследствие) украинской революции по России прокатилась волна выступлений пенсионеров, протестовавших против так называемой «монетизации льгот» – перевода ряда натуральных льгот в денежную форму. Эти бунты сломали стереотип о пассивном и не способном к социальному протесту российском населении.