А Дана тем временем вошла в свою комнату и обомлела. Новая мебель, роскошная кровать, японский телевизор на стильной тумбочке, видеомагнитофон…

– Ничего себе!

Дана радовалась, а Ефим думал о подонке, посмевшем посягнуть на ее женскую гордость…

– Это все мне?

– Тебе… Только тебе… Хотя бы и я неплохо смотрелся в этой постели…

– Хочешь сказать, что за все нужно платить? – встревоженно посмотрела на него Дана.

– Пошли, обедом тебя накормлю…

В этот раз Ефим приготовил голубцы. Для эксперимента опробовал экономичное сочетание начинки – максимум вкуса при минимуме мяса. Вышло неплохо, и Дане понравилось.

– А ужинать в ресторане будем, – сказал Ефим.

– Я согласна, – улыбнулась девушка.

– А потом прошвырнемся по комкам…

Дешевле было одеваться на рынке, но в коммерческих магазинах качество было повыше, иногда попадался эксклюзив. Ефим привык считать каждую копейку, но на Дану это, как правило, не распространялось.

– Я тут недавно видел теплые сапоги и сумочку…

Не зря он крутился как белка в колесе, его дело приносило солидный доход. Мог бы уже машину взять, если бы не норковая шуба, которую купил Дане в конце осени.

– Ты знаешь, я давно поняла, что у тебя замечательный вкус, – обрадовалась Дана, увидев вещи.

Но, увы, сапоги ей не подошли. Пришлось ехать в дорогой магазин, чтобы найти что-то подобное. Поездка не прошла даром: Дана обрела обновку, а кошелек – сильно потерял в весе.

– Домой? – спросила девушка, прижимая к груди заветный пакет с коробками.

– Да, но по пути заедем к тебе на курсы…

– Поздно уже, Сташков, наверное, дома…

Но руководитель курсов был на месте. Правда, кабинет был закрыт, и Ефиму пришлось долго стучать, прежде чем ему открыли.

– Что вы себе позволяете, молодой человек! – возмущенно протянул чернявый тип с маленькими бесцветными глазками.

Он был растрепан, рубашка застегнута наспех. Ефим решительно толкнул мужчину рукой в грудь, вслед за ним зашел в кабинет и увидел такую же растрепанную девушку. Юбка высоко задрана, колготки валяются под журнальным столиком.

– Наташка!.. – удивленно протянула Дана. – Ты же говорила, что терпеть его не можешь?

– Он… Он заставил, – не глядя на нее, хнычущим голосом сказала девушка.

– И меня заставляли, Евгений Александрович!

– Ольховская, что ты такое говоришь!

– Ты совершил большую ошибку, мужик, – покачал головой Ефим.

Получив меткий удар в подбородок, Сташков растянулся на полу.

– Это тебе за то, что было…

Ефим подошел к нему поближе и сделал движение, как будто собирался добить его ногой.

– А это за то, что может быть…

– Не надо! – зажмурившись от страха, истерично взвизгнул мужчина.

– Если кому пожалуешься, подъедет братва, – предостерег его Ефим. – Тебе разборки не нужны. Для тебя это большие бабки…

Он понимал, что у Сташкова могут быть покровители в криминальном мире. Но вряд ли он будет просить свою «крышу» разобраться с Ефимом. Он для братвы – лох, и, прежде чем помочь ему на копейку, его облапошат как минимум на червонец… У Ефима с этим было немного полегче. Он всегда мог напрямую обратиться к Костяну и за отдельную плату воспользоваться его помощью. Костян не стал бы его дурить, но все равно, лучше не связываться с ним. Как ни крути, Ефим тоже для братвы коммерсант, то есть дойная корова, которую можно и приласкать за хорошее молоко, и пустить под нож в голодную пору.

– Да нет, какая братва… Я все понимаю…

– Дана к тебе больше ходить не будет, а свидетельство ей домой привезешь. Вопросы?

Сташков понял все правильно, и вопросов не последовало.

На улице они с Даной поймали такси; оказавшись в машине, она взяла руку Ефима, прижалась к ней:

– С тобой так тепло и спокойно.

– Потому что я тебя люблю…

– Что такое любовь? – грустно спросила она.

– Это когда жить без тебя невозможно.

– Но и я не могу без тебя… Мне кажется, не могу… Но это не любовь… Это привычка…

Ефим промолчал. Он давно уже понял, что говорить с ней на эту тему – скрести по ее и своим нервам.

В ресторан они попали поздно вечером, и Ефиму пришлось умаслить официанта зеленой купюрой, чтобы он нашел для них свободный столик.

Дана начала с шампанского, затем плавно перешла на коньяк. Она знала свою норму, но сегодня чувство меры отказало ей.

– Кажется, я пьяна, – сказала она, обласкав Ефима шальным взглядом.

– С чего бы это?

– Столько событий в один день…

– И что тебе понравилось больше всего?

– Как ты набил морду Сташкову… И подарки… Ну а спальня – слов нет. Я так понимаю, мы должны обмыть ее и обновить…

Ефим не сразу понял смысл сказанных ею слов, а когда это произошло, его бросило в жар. Дана хотела обновить свою спальню вместе с ним… Он, конечно, предполагал, что рано или поздно чудо случится, и, когда заказывал спальню, обнадеживал себя смелой мыслью… И все равно не верилось, что это всерьез…

Но Дана не на шутку налегала на коньяк, и Ефиму пришлось увести ее из ресторана, чтобы она не напилась вдрызг.

В машине она снова прижалась к его плечу.

– Я сегодня такая смелая, – пробормотала она. – И все равно боюсь…

– Боятся зайцы, потому что их могут съесть…

– А ты можешь съесть меня… Мне кажется, что ты хочешь меня съесть… Я слышу, как ты клацаешь зубами…

– Пить надо меньше.

– Потому и пила, чтобы не бояться… А все равно боюсь… Но я смелая…

– Боишься, но смелая… Сейчас домой приедем, я тебя спать уложу.

– А ты?

– Тоже лягу. В своей комнате…

– Ты настоящий мужчина… А я… Знаю, что так нельзя… Скажи, а у нас тоже будет машина?

– Обязательно.

– Я бы хотела ездить на иномарке. А то в автобусах мужики пристают… Они все такие противные…

– Будет тебе иномарка, – улыбнулся Ефим.

– А ты не противный…

Он почувствовал, как Дана полезла под пряжку ремня, пальцами нащупала хвостик «молнии», расстегнула ее… Но, увы, на большее ее не хватило. Она отдернула руку с такой поспешностью, будто из ширинки мог вырваться огонь. И все равно невероятное стало очевидным…

Всю оставшуюся дорогу Дана молчала, напряженно глядя в окно. Волновалась, переживала, видимо, осуждала себя за нескромный поступок. В лобовое стекло летел снег, «дворники» со скрипом и стуком разгоняли его. Морозно на ночной улице, так же холодно, как в кладовке, где Дана хранила свои чувства. Мисс фригидность двадцатого века, так, кажется, называл ее покойный Макар.