– Умер, – повторил колдун тихо. – Н-недавно…

– Врешь! Это ты… ты только что убил его! Нет, еще не убил… только хочешь убить!

– Надя! – Роман понимал, почему она винит его, не веря в его вину. Но легче от этого не стало.

Надежда села, снова положила руки на живот, будто надеялась этим жестом защитить нерожденного ребенка.

– Я поеду в больницу, раз ты ничего не можешь сделать. Помоги мне собраться.

В ее тоне, в ее движениях появилось что-то уж слишком деловое, отстраненное. Как будто она выполняла некий ритуал. Он не сразу догадался, что происходящее для нее привычно. Она не раз и не два занималась тем же самым. Знала в глубине души, что надежды никакой уже нет, но для себя делала вид, что шанс остается, пыталась выиграть несколько никому не нужных часов. Роман стал помогать ей собираться. Потом его разозлила бессмысленность происходящего.

– Надя, в больнице тебе ничем не помогут. Все уже кончилось. Пойми…

– Нет! – отрезала она.

– Выпей заговоренной воды. Будет выкидыш. Кровотечение прекратится.

– Я не позволю его убить. – Голос был механический, неживой.

Роман отвез ее в больницу и долго ждал в приемном отделении.

Наконец Надежда вышла – уже в халате, держа в одной руке пакет с бельем, в другой – горсть таблеток.

– Они ничего не могут пока точно сказать. Положили на сохранение. Приходи днем после трех.

Роман кивнул. Надежда сделала вид, что еще можно надеяться.

«Почему я не наложил охранные заклинания на ребенка?» – задал сам себе колдун запоздалый вопрос.

Охранное заклинание – от кого?

Когда он пришел в три, Надю только что привезли из операционной. Роман уселся подле нее на шаткой больничной табуретке, неловко согнув ноги и ссутулившись, будто то, что произошло, и в нем что-то сломало. Три женщины, что занимали соседние койки, поспешно вышли из палаты.

Надя лежала, отвернувшись, и говорила монотонно, будто не Роману рассказывала, а этой серой корявой больничной стене:

– Сегодня ночью мне приснился сон. Я сижу у нас в спальне и ласкаю маленького котеночка. Крохотулечку, у него только глазки открылись. Голубенькие такие. И он за меня коготочками цепляется и мяукает непрерывно. Я ласкаю его, ласкаю, а потом стискиваю его шейку пальцами и душу его. Он лапками дрыгает, а я душу и не даю ему сделать вдох. Он дергает лапками все медленнее, медленнее и замирает. Тогда, еще во сне, все поняла. Я убила своего ребенка. Как прежде убивала. Это замкнутый круг. Тот маленький примитивный кружок, который нам всем очерчен проклятой судьбой. Я убила его. Но почему? Почему? Ведь я его хотела. Была уверена, что еще раз этот ад не переживу. Однако, как видишь, пережила. – Надежда издала слабый смешок. – Вот оно, самое подлое, самое страшное колдовство нашей жизни: возвращать нас всякий раз туда, откуда мы страстно хотим вырваться.

Если бы она заплакала, наверное, ей стало бы легче. Но Надежда не плакала. Она даже пыталась шутить. Время от времени ехидный смешок срывался с ее губ.

«Мне надо было наложить охранное заклинание, оберегающее малыша от самой Нади», – запоздало понял Роман.

– Ну что ты молчишь? – Она наконец повернулась к любовнику. – У тебя есть хоть какое-то объяснение?

Объяснение у него было. Но такое страшное, что Роман объяснять и себе не желал. Колдун все же придумал решение. Как тогда показалось, удачное. Почти.

– Весной в половодье, когда Пустосвятовка поднимается до самого моста и уносит с берега сараи и плохо закрепленные лодки, надо войти в воду и с рассвета до заката купаться в стремнине, чтобы вешний поток вымыл все сожженные частицы из души и из тела, – проговорил он, будто заученный урок ответил. – Дед однажды так спас меня. Весной…

– Ага. Отлично! – Надежда скривила губы. – У тебя есть решения на все случаи жизни. Твоя река. Твой дар. Все это ложь, Роман! Ты не спасаешь, ты убегаешь! Нет спасения. Нет! Нет!

«Нет спасания! Нет! Нет!» – этот выкрик долго звучал в его мозгу.

Колдун не знал, сколько истинной боли было в том крике, а сколько игры и самой обычной злости. Перед Надей он всегда терялся. Были люди, понятные ему до самого дна. Как Тина, к примеру. О, милая девочка Тина вся была как на ладони! Надя с первой минуты их знакомства и до последней оставалась загадкой.

– Надя, я придумаю, как все исправить. – Роман взял ее за руку.

Надежда закрыла глаза:

– Ничего не надо придумывать. Я хочу на ту сторону…

– Что?

– Ладно, потом объясню. Просто держи меня за руку и не отпускай.

Роман сжал ее пальцы.

Он неотрывно вглядывался в Надино лицо, наблюдая, как оно становится сначала спокойным, потом неподвижным, а потом вдруг что-то стало уходить из ее прекрасных черт, меняться… Наверное, прошло несколько секунд, прежде чем он понял: Надя больше не дышала, и сердце не билось. Он держал за руку мертвую…

Нет! Ему захотелось немедленно вырвать ее назад. Но Роман сдержался. Понял, что происходит. Надо ждать. Он стиснул зубы. Посмотрел на неподвижное лицо. Удары его собственного сердца звучали колоколом в висках. Секунды смерти. Сколько их будет? Его сердце билось все чаще, все сильнее, Роман больше не мог этого выносить…

– Надя! – Он рванул ее за руку, будто выдергивал из воды.

Она сделала глубокий вдох и открыла глаза. Б первый момент, кажется, еще не понимала, где находится, потом тряхнула головой и сказала тихо:

– Ты поторопился.

– О, Вода-Царица! Я не мог на это смотреть… не мог… мне показалось, у тебя опять ресницы в инее. Зачем ты это сделала?

– Ты не понимаешь?

– Ничего не понимаю. Ведь я воскресил тебя! Ты – живая!

– Да, живая. Но для меня исчезла грань между жизнью и смертью, я прохожу ее, не замечая преграды. Мне ничего не стоит минуту-другую побыть на той стороне. Потом я возвращаюсь. Одно странно: то, что видела там, запоминаю частями. Какие-то куски тут же забываются. Так бывает со снами. То есть помнишь весь сон в первый миг после пробуждения, а потом почти все забываешь. Лишь какой-то один очень яркий фрагмент может остаться в памяти.

Роман попытался осмыслить услышанное. Проходить на ту сторону и видеть… что? Что видит Надежда за гранью жизни?

– Значит, ты можешь перейти грань и встретиться, с кем захочешь?

– Роман, ты смешной. Ну да, я вижу ту сторону. Но это не значит, что встречаю кого-то из ушедших. Я вижу тех, кто заглядывает туда ненадолго. Но и только.

– А наш малыш?! Почему ты не помчалась за ним, когда он ушел на ту сторону…

Нет, не нужно было задавать этот вопрос. Едва губы это произнесли, Роман тут же пожалел об этом.