так. Какое-то слишком невероятное совпадение, не находишь? — он словно нарочно меня дразнил.

— Ты сделаешь или нет.

— Сделаю.

— Отзвонись потом.

— Посмотрим, — он скинул звонок прежде, чем я успел вставить хоть слово.

— Сука, — я заорал на весь двор.

Вновь коснувшись лица, я поморщился, зашипел от боли.

Сучка!

Языкастая, охреневшая по всем фронтам сучка. И послать бы ее нахер, ничего же в ней особенного, кроме языка длинного, а я не могу. Как последний дебил ищу ее общества. Это как вообще?

Да если хоть кто-то, хоть одна душонка прознает, что я, как последний идиот клинический, заплатил администратору пиццерии, чтобы она Ангела ко мне с последним заказом послала, я со стыда сгорю и, естественно, буду отрицать. Но ведь было же, было! И взятка, так называемая, была, и заказ, и имя вымышленное. Я ее увидеть хотел, одну, чтобы никого рядом. И она приехала. Такая маленькая, с растрепанными после шлема волосами и тремя коробками пиццы.

На кой хрен я заказал три коробки, спрашивается?

Стало смешно, просто смешно от собственной тупости. Отсмеявшись в голос, я направился к подъезду, поднялся на свой этаж и вошел в квартиру. Как ни странно, ни пиццы, ни коробок на полу не было. Зато был отец, стоявший посреди прихожей, в ожидании возвращения блудного сына.

— Не начинай, — предупредил я, скинув кроссовки, — я все равно ничего не скажу.

Не собирался я объясняться, подумаешь, девчонку привел, трагедия что ли. А то, что я девчонку эту на его паре целовал, так это она сама виновата, язык слишком длинный, укоротить бы. И ее укротить. Ведь получилось почти… Сам виноват, лишнего сболтнул, представил невовремя, что она вот так же Ромычу отвечает, ему отдается и стоны свои охренительные дарит… Представил и сорвался, понеслась душа в рай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Да и отец невовремя вернулся. Хотя может и к лучшему оно.

— Жень, ты чего творишь, а? — устало спросил отец.

Ну вот зачем? К чему эти ненужные попытки завести разговор? Ничего ведь не случилось.

— Пап, я сказал, не начинай.

— Я пока и не начинал. Ты девочку зачем обидел? — он словно не слышал, или не хотел слышать.

— С чего ты взял, что я ее обидел?

— А разве нет?

— Нет.

— Тогда что это было? — настойчиво продолжал отец, а я начал терять терпение.

— Ролевые игры, блин, ой все.

Раздраженно махнув рукой, я поковылял в свою комнату. Не к месту заныло больное колено. Удивительно, а я ведь совсем о нем позабыл. Еще одна вспышка боли заставила меня стиснуть челюсти. Больно, сука, оказывается.

Отец меня больше не беспокоил, видно, понял, что бесполезно. Запершись в комнате, я завалился на кровать и устремил взгляд в потолок. Несколько раз заглядывал в телефон, в ожидании сообщения от Ромыча, но так и не дождался. Вырубился.

А утро принесло свои «радости». Отец, по-видимому, решил, что я достаточно вырос, чтобы просыпаться самостоятельно и без напоминаний, а потому я благополучно проспал и теперь, как в жопу раненный, собирался в универ, мечась по комнате в поисках нужных мне вещей.

К счастью, несмотря на утренний форс-мажор, на пару я приехал вовремя, даже чуть раньше, чем требовалось. В коридоре, возле закрытой аудитории толпились одногруппники, а я, словно одержимый, взглядом выискивал одну единственную фигурку. Искал до тех пор, пока взгляд не зацепился за знакомую компанию. Я сделал было шаг к друзьям и в тот же миг остановился. Сердце зашлось в бешеном ритме, в крови вскипела обжигающая внутренности ярость. Взгляд устремился в одну точку, туда, где в паре метров от меня, Ромыч, сука, целовал стервочку!

Мою стервочку!

Глава 17

«Не так. Все не так» — навязчиво шептал внутренний голос. Не те губы, не те ощущения — все не то.

И зачем я только позволила, зачем ответила? Эффект неожиданности сработал? Вчера с одним, сегодня с другим.

— Ты… ты чего, ты зачем это? — прошептала я, вытаращив глаза на разорвавшего поцелуй Рому. Наверное, только теперь я окончательно осознала степень своего падения. Снова поцелуй, снова на глазах однокурсников, вот только второе действующее лицо другое.

Рому же, казалось, совершенно ничего не смущало. Лучезарно улыбнувшись, он выпустил меня из объятий и повернул голову в сторону. А во мне будто что-то щелкнуло, перевернулось. Где-то глубоко внутри проснулась необъяснимая тревога, паника даже и чувство вины.

С чего бы?

Словно по щелчку пальцев стихли громкие голоса, им на смену пришла мертвая тишина. Больше не было смеха, улюлюканья, бурных обсуждений. Ничего не было. Все еще находясь в кратковременном ступоре, я постепенно возвращала себе возможность двигаться. Самой большой ошибкой стало решение проследить за внимательным взглядом Ромы.

Волков!

На ничтожном расстоянии от нас стоял Волков.

Глаза парня пылали неконтролируемой яростью, крылья носа то втягивались, то раздувались, на острых, четко выраженных скулах играли желваки. В воздухе повеяло опасностью. Парни буравили друг друга взглядами. Рома — спокойным, чуть надменным, с ноткой неоспоримого превосходства; Женя — испепеляющим и отчасти осуждающим.

Наша троица невольно стала центром сосредоточенного на нас внимания одногруппников. Волков тем временем перевел на меня полный неприкрытого презрения взгляд, посмотрел с каким-то давящим укором, словно осуждая. Зародившееся глубоко внутри чувство вины троекратно усилилось под буравящим взором голубых глаз. Захотелось спрятаться, исчезнуть.

Да с чего бы?

Возьми себя в руки, Лина! Откуда эта вина, откуда это мерзкое ощущение, грязное даже. Я не виновата, ни в чем не виновата. И обращенные на меня, заинтересованные взгляды одногруппников не имеют никакого значения, ровно, как и осуждение в глазах Волкова. В конце концов я вольна делать все, что мне вздумается, не озираясь на мнение чужих мне людей.

Да к черту все!

И вину, и стыд, и самое главное, Волкова! К черту. После вчерашнего, после его слов. Я сама виновата, конечно. Позволила, поплыла, как последняя…

Ненавижу. Как же я его ненавижу. И чего теперь смотреть на меня, чего буравить взглядом, выжигать дыры, словно я клятву верности давала. Не давала. И то минутное помутнение ничего не значит. Забыть и вычеркнуть из память, будто и не было ничего. Будто не было вчерашнего вечера, не было горячих поцелуев, касаний, не было той необузданной, неконтролируемой страсти и бессонной ночи, не было слез, заливших подушку и насквозь промокшей наволочки тоже не было.

Ненавижу! Да, правильно, ненавижу.

То,