Если шар проломит стекло, Роджерс предполагал попробовать обойти его. Может быть, выбраться наружу через дыру, которую он оставит за собой? На высоте многих тысяч футов он, наверное, смог бы направить костюм на перехват, но ни при каких обстоятельствах не стал бы подвергать лишней опасности команду Геликарриера.

Дырки от пальцев слились в одну. Металлическая рука исчезла внутри шара. Кэп надеялся, что, может быть, это сработало… пока шар не коснулся стекла.

Тогда он мимолетно подумал о том, какой могла бы быть та встреча с Ниа.

И тут шар остановился.

Из дырки, оставленной зарывшейся внутрь перчаткой, пошел легкий дымок. Вмятина в стекле свидетельствовала о том, насколько близко подобрался Спящий. Стена выглядела целой, но, когда Стив поднес к ней ладонь, то ощутил холод наружного воздуха.

Когда останки второго Спящего убрали дистанционно управляемыми гидравлическими подъемниками, доктор Кейд настоял, что он лично загерметизирует изолятор. Громоздкий защитный костюм затруднял процесс, а ученый вдобавок пытался установить массивную вакуумную изоляцию поверх вмятины. Роджерсу оставалось только наблюдать.

Когда присоска оказалась на месте, Кейд распрямился и произнес:

– Это временно. Целостность обшивки нарушена, и нам придется переселить вас. – В редком для него порыве симпатии он добавил: – Боюсь, что запасная карантинная камера будет еще менее удобной.

Роджерс поднял бровь:

– Там есть окно?

Доктор пожал плечами:

– Одно. И оно немного меньше. Есть еще нечто, о чем я хотел бы с вами поговорить.

– Конечно. Признаюсь, что не очень много знаю о вашей работе, доктор, но Ниа говорила, что вы в одиночку предотвратили вспышку Эбола. Это впечатляет, и я уверен, что вы сталкивались с трудным выбором.

– Спасибо.

Лицо Кейда дернулось, как будто он подавлял воспоминания. Костлявая хрупкая фигура доктора напомнила Роджерсу самого себя до введения в его организм сыворотки Суперсолдата. Но, что бы там ни чувствовал Кейд, он быстро с этим справился.

– Именно такую ситуацию я и пришел обсудить. Я видел многих работников в горячих точках, подвергающих себя опасности смертельной болезни, чтобы обнадежить пациентов, которые уже умирают и заразны. Это кажется мне некорректным. Если работники заболеют, они не смогут помочь другим, которых иначе можно было бы спасти. Но когда они поддаются этому основному общественному инстинкту, который есть даже у собак, они зовут это храбростью. Как вы думаете, не те же ли инстинкты управляют вами?

Роджерс нахмурился. Они с доктором отличались больше, чем он думал.

– Если для вас дать надежду умирающим означает действовать, как собака, возможно, вы недооцениваете собак. Я провел всю жизнь, следуя солдатскому кредо nemo resideo: не оставляй никого за собой. Может быть, для вас некорректно рисковать жизнью ради людей, которые иначе погибли бы, но очень много мужчин и женщин были бы уже мертвы, если бы я не делал именно это. Каждый раз, рискуя жизнью, я создаю вероятность того, что не могу спасти кого-то еще в будущем, но это неизбежно.

Не удовлетворенный, Кейд продолжил:

– Позвольте предложить вам гипотетическую ситуацию. Поезд, в котором находится сто взрослых, движется к обрыву. Вы можете нажать переключатель, чтобы изменить маршрут и спасти их. Но, если вы это сделаете, поезд убьет одного ребенка, который стоит на путях по другому маршруту. Вы спасете сто взрослых или одного ребенка?

– Я бы попытался спасти всех.

Кейд помотал головой:

– Но вы не можете. Вам нужно выбрать, понимаете? Вы – тот, кто заражен вирусом. И, если уж на то пошло, – тот, кто несет ответственность. То, насколько я могу вам доверять в принятии ваших решений, критически важно для моих собственных.

Роджерс попробовал объяснить:

– Кто эти сто взрослых? Ребенок – не Адольф Гитлер? В поезде есть Джонас Солк[18] или Мартин Лютер Кинг-младший? Какое волшебство не дает мне спасти сразу всех? Я не пытаюсь отмахнуться от ваших забот, доктор, и понимаю, что они необходимы, но гипотетические ситуации – это абстракция, а жизнь протекает в частностях. Если бы я даже ответил, сильно сомневаюсь, что это был бы тот ответ, какого вы ждете. Я был в стольких реальных ситуациях, что не умею принимать решения вообще, вне специфики момента. Мой отец недолго был со мной, но я хорошо помню одну вещь, которую он мне сказал: «Слова дешевы. Не слушай, что я говорю – смотри, что я делаю». Это самый лучший ответ, который я могу вам дать, док.

Кейд поджал губы.

– Понятно. Простите, но я хочу освободиться от этого костюма.

Пока он не вышел, Роджерс окликнул его:

– Доктор Кейд! А кого бы вы спасли – ребенка или взрослых?

– Взрослых, конечно.

Роджерс кивнул:

– Конечно.

Час спустя дверь опять открылась. Стив огорчился, думая, что это вернулся Кейд, чтобы спросить, а если в лесу упадет дерево, но там нет никого, кто бы это услышал, раздастся ли звук? Но это был Фьюри.

– Я знаю, что ты сидел тут без света, потому что электросеть повреждена, но не мог никого послать, пока камера была не герметична. Кейд, наверное, принес тебе новости?

– Нет. Какие новости?

– Сигнал из шара был не для эхолокации. Он передавал. Мы думали, что это устойчивый тон, пока Велез из нашей радиотехнической разведки не поняла, что это уплотненная версия азбуки Морзе. Он посылал данные.

– Значит, будет еще один.

И Снова спокойствие замка было нарушено тоненьким писком Сониключа. На этот раз Черепу не показалось, что от этого звука голова расколется на куски. Зола решил, что это хороший признак.

– Болеутоляющее, что я вам дал, принесло облегчение?

Череп взял зудящий кристалл и повертел между пальцев.

– Возможно. Но говорят, что смех – лучшее лекарство. Очень прикольно было смотреть, как мой «благородный» враг сражается чужими руками.

Он улыбался, глядя на репортеров и обозревателей, заполнивших экраны, спрашивая, почему Капитан Америка не сражался с шаром сам.

– Ему вредно не быть там самому. Я знаю. От этого он чувствует себя беспомощным, таким же бессильным, как насекомое, которое только мечтает стать человеком. Я надеюсь, он находит это… унизительным.

Зола показал на зудящее устройство.

– А следующий Спящий – вы можете предположить, где он? И как он может выглядеть?