Под ее мерный голос мои мысли успокоились. Я сначала внимательно слушала, но потом глаза мои начали слипаться. В конце концов, я вздремнула, а потом вообще заснула.

Сон мне снился безобразно скудный. Мне привиделся мой мир. Но теперь мне уже не казалось, что жизнь так беспросветна и материальна. Даже бродя по снившимся мне улицам родного города, я уже помнила об измерении, полном магии и чудес — и мне становилось легче. В начале сна я плакала и рвалась назад, в чудное королевство Винсента. Но потом мне стало легче. И серые улицы уже не казались унылыми. Только вон то черное пятно совсем мрачное… И тут снившееся мне пятно вышло на дорогу. Это оказался мой старый знакомец — единорог. Черный. Злой. То есть — идеологически злой. Но сейчас ему в глаз никто не светил, глупыми криками не раздражал. Я увидела, как его ноздри вдыхают и выдыхают воздух. Он принюхивался. Потом я услышала этот воздух — как он входит и выходит через органы дыхания. А потом мне показалось, что я слышу шепот…

— Анжелесса! Анжелесса! Вставай! — шептал таинственный голос. — Анжелесса! Хранительница!

И я поняла, что я больше не сплю. А таинственный шепот — это Лусиа. Нежная романтичная хюльдра трясла меня за плечо, не решаясь орать на манер прошлых «будильников». Интересно — а хюльдра это плохой знакомый или хороший?

— Хороший. Я хороший знакомый. — поучала меня необидчивая Лусиа. Видимо, последний вопрос я случайно задала вслух. — У меня куча хороших знакомых, потому и я тоже ничего.

Я встала.

— Чего тебе, хороший знакомый с кучей хороших знакомых?

— Вставать пора. До столицы, Палрилнес, рукой подать. Сейчас выедем — к обеду будем там. Собирайся.

Я послушно кивнула и пошла собираться. Все же, хорошо что тут, в школе, вина не держат. То есть, может и держат, но на стол не подают. Тут ведь дети. И бабы-яги — то есть, пожилые люди.

Ицилия провела нас по спящим коридорам к выходу. Мы прихватили запас продуктов, познакомились с оседланными лошадьми и отправились в путь. В дороге я мирно заснула снова Полная энтузиазма Лусиа продолжала наблюдать. Беспорядки нам были ни к чему. Но солнце — очень слабое, утреннее — уже встало, и никакие ночные злобные духи нам не грозили. Посреди равнины начинала закипать дневная волшебная жизнь. Кое-где в траве суетились крошечные эльфы с крылышками. То там, то здесь зыбко мерцали облики фрей со светлыми волосами и босыми ногами. Я опять вспомнила, что так и не удосужилась узнать — какое же сейчас время года-то? А вот где-то и крики — радостные, как летом на пляже. Может, все-таки — лето? Минуточку, какие крики? Почему Лусиа меня не будит? Я открыла глаза.

— Что происходит?

— Не обращай внимания. — ответила Лусиа не глядя на меня. — Местные заморочки.

— Какие еще местные? Тут не живет никто. — проворчала я и направила лошадь к раздающемуся шуму.

— Подожди! Не надо! — взмолилась Лусиа.

Но я уже спешила на шум, надвинув пониже капюшон — оба капюшона.

Шум издавала орава людей, собравшихся за поворотом в крошечном бору. Их было человек 10. Все ободранные, в нестиранной одежде, взъерошенные. Там были мужчины, женщины и даже дети. Их внимание привлекало что-то, что они окружали плотной толпой.

— Эй, ребята! Все в порядке? Что происходит? — крикнула я, когда была от них шагах в 30. Они обернулись на меня.

— Ты кто? — спросила меня женщина — на вид самая нормальная из них, лет 35, не больная и не убогая. Ну, грязная немного.

— Никто, прохожая. У вас все в порядке? Помощь не нужна?

Народ одобрительно загудел и разошелся. Оказалось, что они загораживали клетку, в которой металось что-то темное, неопрятное. Я пригляделась и ахнула. Да по-моему, это тому, что в клетке, нужна помощь. Лица я не увидела, но туловище было человеческим.

— Ступай себе, прохожая. — ответила моя собеседница с насмешкой. — Это нечистый, мы его поймали и собираемся припомнить кое-что из его нечистых дел.

Тут кто-то из детей взял с земли камень и кинул в клетку. Попал между прутьев, снайпер. Пленное существо огрызнулось, и это было похоже на рычание. На пол клетки потекла красная струйка. Я подъехала поближе. Встречные, несмотря на то, что их было больше, не стали меня останавливать. Я ловила на себе насмешливые взгляды. Ясно, хотят посмотреть на мою реакцию.

— Эй, ты. — обратилась я к существу. — Какого черта…

Я хотела зачитать ему лекцию о том, что тут заключен какой-то договор, а это тут лезет к людям. Но пленник повернулся ко мне лицом. Я замолчала. Мне показалось, что это был обычный человек. На нем был длинный плащ из какой-то дерюги — многократно заштопанной. Одной рукой он держал запах плаща, а второй держался за прутья клетки. Пленник был выше среднего, немного крепче, и лицо было несколько странным — грубее, что ли. Волосы — ясное дело, длинные, темные. Все перепутанные и свалявшиеся. И тут я увидела, что у него есть клыки. Два таких небольших желтых клыка — не в верхней челюсти, как у вампиров, а в нижней, почти у самых уголков рта.

— Мать честнАя! Ты кто? — прошептала я.

— Орк он. Только бракованный. — пояснила моя понятая. — Ступай, дитя, мы хотим повеселиться. Его собратья нам столько кровушки попортили.

Я увидела, как у него из художественно израненной ноги течет кровь. Ясно, в капкан попался.

— Ты кого-то съел? — спросила я его, но пленник только смотрел на меня недружелюбным взглядом.

— Отвечай, нечистый! — крикнул один из мужчин — страшный как смерть, с кривым глазом, явно любивший выпить, и ударил пленника палкой по руке, которой он держался за прутья. Тут я увидела, что у него на пальцах кривые страшные когти. Не человеческие. Кровавые.

— Значит, так. — заявила я, оглядываясь. Как бы Лусиа сюда не явилась, а то здесь, похоже, с нечистью разговор короткий. Еще казнят мою хюльдру. — Я посланница его величества Винсента, еду в столицу. Без суда и следствия никого казнить не дозволено. Этого мне свяжите и уложите на лошадь.

Толпа недружелюбно загомонила. Ну, еще бы — развлечение отнимают. Что ж они такие ободранные?

— А за поимку нечисти вам награда. — попыталась я загладить конфликт. — Десять золотых Кого он там у вас съел? Коров? Коз?

— Дочку Кармелы. — ответила угрюмая понятая, показав на одну из баб. Эта выглядела иначе, она была тощая, как будто ее ел солитер. К бедной тетке прижимались двое детей