Его приятели растерялись. Гуров видел их смутные тени, застывшие на фоне серой полосы дороги. Он быстро наклонился и поднял фонарик. Луч, показавшийся ему ослепительным, выхватил из темноты перекошенное от страха лицо Сидоренко.

Внезапно со стороны шоссе донеслось несколько выстрелов. Стреляли из «ПМ», но, похоже, раза два приложили и из ружья тоже. Это было уже серьезно. Команда Мирона шла ва-банк. Видимо, на этот раз они получили очень жесткие инструкции.

Перед глазами у Гурова невольно возникло сердитое лицо генерала Орлова. Он словно спрашивал: «Ну что, брат, допрыгался? А я ведь тебя предупреждал!»

Дорохов был не глухой, он тоже услышал выстрелы и воспринял это как своеобразный сигнал. Он вдруг низко пригнулся и метнулся к машине.

– Стоять! – крикнул Гуров.

И достал пистолет из кобуры. Ни Дорохов, ни Сидоренко этого действия видеть не могли, и поэтому Гуров счел нужным сделать пробный выстрел в воздух. Ему показалось, что грохот раскатился по всему лесу. Но Дорохов не спешил выполнять команду. Гуров слышал, как заскрипела дверца кабины и посыпались какие-то железки.

«Что за мода пошла – прутками махаться? – с беспокойством подумал Гуров. – Этот, похоже, тоже железяку себе присматривает. Или у него там огнестрельное?»

Он погасил фонарик и медленно, стараясь не шуметь, начал обходить машину. Сидоренко все еще стоял как столб посреди дороги. Руки его были безвольно опущены, но монтировку он так и не бросил.

Гуров старался не выпускать из поля зрения его неподвижную тень, но основное внимание сосредоточил на том, что происходит в кабине грузовика. Ему показалось, что опять скрипнула дверца – на этот раз едва слышно, – и тут же послышался звук прыжка.

Гуров пригнулся и на секунду включил фонарик. Его луч осветил громоздкий силуэт грузовика и притаившуюся возле капота фигуру человека с ружьем в руках.

– Дорохов, не делай глупостей! – сердито крикнул Гуров. – А то поедешь вместо Москвы в Магадан! Тебе это надо?

И в ту же секунду Сидоренко бросился на него.

Гуров как в воду смотрел – Сидоренко опять попытался проломить ему голову. Бешено размахивая монтировкой, он прыгнул на Гурова, и тому ничего не оставалось, как броситься водиле под ноги. Сидоренко был слишком невнимателен и попался на эту уловку. Монтировка впустую просвистела в воздухе, а ее хозяин, споткнувшись, полетел в дорожную грязь.

Возможно, своим необдуманным поступком он спас Гурову жизнь. Потому что, когда тот поневоле был вынужден упасть на землю, Дорохов выстрелил из-за грузовика.

Грохоту было гораздо больше, чем от табельного пистолета, но выпущенный заряд прошел метрах в полутора над дорогой и не причинил никому вреда.

Однако вслед за первым выстрелом последовал второй, и на этот раз заряд крупной дроби вспахал землю в каком-то метре от Гурова. В наступившей тишине Гуров услышал, как Дорохов лихорадочно перезаряжает ружье.

– Ты, козел! – вдруг завопил из канавы Сидоренко. – Ты же меня убьешь, гад!

– Закрой пасть! – посоветовал ему Дорохов.

Присев на корточки, он быстро начал перемещаться вдоль грузовика, стараясь подобраться поближе к Гурову. Тот, видя этот маневр, попытался отползти на обочину, но предательская боль в ноге помешала сделать это достаточно быстро. Дорохов заметил его движение и торопливо выстрелил.

Лицо Гурова будто обдало горячим ветром, и несколько дробинок задело кожу на его голове – будто кто-то провел по волосам раскаленной железной расческой. Раздумывать он уже не мог – вот-вот должен был последовать еще один выстрел. Гуров, почти не целясь, нажал на спусковой крючок.

Он услышал, как Дорохов ударился затылком о борт грузовика и выронил из рук ружье. Потом его тело накренилось и с шумом рухнуло на дорогу.

«Кажется, одним москвичом стало меньше, – подумал про себя Гуров. – А другому светит выговор по служебной линии. Возможно, даже с занесением. Ну, что выросло, то выросло. Самое смешное, что то, за чем мы ехали, мы получили».

– Сидоренко! – крикнул он, поднимаясь. – Ты тут один остался. Может, возьмешься за ум, пока не поздно?

Ответом ему была тишина. Со стороны шоссе тоже не долетало ни звука. В горячке схватки Гуров не сумел толком понять, что все-таки там произошло. Но стрельба прекратилась, и шума моторов тоже не было слышно.

Вдруг слева от него затрещали кусты, и долговязая фигура Сидоренко, вынырнув из зарослей, понеслась по мокрой дороге. Он петлял на бегу, как заяц, видимо, опасаясь получить пулю в спину, и скорость развил вполне заячью. Гурову с его ногой нечего было и думать состязаться с ним. Он лишь задумчиво проводил глазами стремительно удаляющуюся тень и, пробормотав под нос: «Что выросло, то выросло», направился к машине.

Сначала он занялся своими недавними противниками. Дорохову уже ничем нельзя было помочь. Пуля вошла ему прямо в сердце, и умер он, видимо, мгновенно. Его товарищ был жив, но до сих пор находился без сознания, и Гуров предположил, что при падении тот повредил шейные позвонки.

– Ну вот, начали за здравие, а кончили за упокой, – недовольно сказал Гуров. Предостережения генерала Орлова сбывались одно за другим.

Гуров спрятал пистолет и, преодолевая боль в ноге, взобрался на борт фургона. Внутри было темно. В нос ему шибанул резкий ядовитый запах, который сразу же напомнил ему какой-то случай из далекого прошлого – то ли его, мальчишку, впервые повели в зоопарк, то ли в цирк, – там тоже стоял похожий запах. Но здесь этот запах был в несколько раз сильнее. И еще здесь вовсю воняло рыбой.

Гуров зажег фонарь. Огромное пространство фуры было заполнено с двух сторон закрепленными на тросах ящиками. Сверху на них был не слишком аккуратно наброшен брезент. Отогнув его, Гуров обнаружил, что перед ним не ящики, а клетки, в которых, нахохлившись и прижавшись друг к другу, сидели крупные белые птицы. Это были пеликаны. Если бы можно было говорить о выражении лица у птиц, то сейчас это выражение можно было охарактеризовать как обреченность. Во всяком случае, именно так показалось Гурову. Это были самые несчастные птицы, которых он когда либо видел в своей жизни. Их выловили в далеких благословенных краях, где они жили своей особенной и вольной жизнью, запихали в грязные клетки и повезли куда-то на край света, не оставив им никаких надежд. Это напоминало торговлю рабами и вызывало примерно те же чувства. Как ни странно, но, глядя на этих взъерошенных, напуганных птиц, многие из которых явно были больны, Гуров уже не чувствовал в себе никакой жалости к тем людям, которые только что пострадали от его руки. Может быть, они и не заслуживали такой суровой кары, но жалеть их уже не хотелось.

Вспышка света произвела на птиц самое неблагоприятное действие. Они заметались в тесных клетках, закричали гортанными голосами. Ядовитый запах усилился. В лицо Гурову полетели грязные брызги. Он выключил фонарь и тихо выбрался из фуры.

Со стороны шоссе вспыхнул свет фар. Послышался надсадный рев мотора, и через несколько секунд Гуров понял, что это катит его собственный «Пежо».