Вдова и дальше бы продолжала описывать достоинства собственного жилища, но Федору слушать было некогда. Наскоро попрощавшись, к вящей радости Василия, рассчитывавшего успеть хоть к концу торжества, Басенков отправился в Китай-город. Отпустил Василия на торжества, а сам, к удивлению стражников, не привыкших видеть служивых в праздничный день, вернулся в приказ. Ему абсолютно необходимо было просмотреть доклады обо всем случившемся за последнюю неделю. Ему никак не давали покоя донесения ярыжек. Что же он упустил?

* * *

На выходные Кася отправилась домой. В деревне можно было расслабиться, отдохнуть, проветрить голову, вкусно поесть, просыпаться под пение птиц, а не под тарахтение грузовиков и рычание мотоциклов. Только это могло помочь сменить угол зрения и не принимать поспешных решений. Правда, и дома мозги никак не желали отключаться. У нее было ощущение, что она упустила какую-то важную деталь и истина лежала на поверхности, только руку протяни. Всю ночь провертелась, под утро вместо пения птиц ее разбудил шум голосов и восклицания. Она спустилась вниз.

– Ты не видела Эндрю? – голос Екатерины Дмитриевны был запыхавшимся, следом за ней в проеме показался приходящий садовник Жан-Жак.

– Нет, я только что встала! – пробормотала Кася. – А в чем дело?

– Долго объяснять, – махнула рукой Екатерина Дмитриевна и унеслась прочь.

Только ближе к обеду мать рассказала, в чем причина такой суматохи. В налаженной и упорядоченной жизни поместья появилась одна проблема, и не из самых легких: их собаки повадились в окрестные курятники. Нужно сказать, что по-настоящему их собакой был только Лорд Эндрю, мастиф удивительного абрикосового цвета, с широкой и короткой мордой с черной маской, повисшими ушами, поджарым телом и прямыми мощными лапами. Был он потомственным англичанином с благородными родителями и длинной, в три листа, родословной. Кроме того, пес был великолепно выдрессирован и, как полагается стопроцентному англичанину, спокоен и флегматичен.

Вторая собака появилась сама собой, ее никто не покупал и не привозил. Привел его с одной из собственных прогулок Лорд Эндрю. Екатерина Дмитриевна отгонять не стала, так незваный гость и остался. Со временем и кличка пришла сама собой: Жулик. И, к сожалению, она подходила псу как нельзя лучше.

Предки Жулика были неизвестны. Плюс ко всему и вид у него был не ахти какой: худое тело борзой, дополненное кривыми лапами и обвислыми ушами таксы, морда, заросшая шерстью грязно-серого цвета. Но мало того что природа явно не постаралась, так еще один бок был совсем лысый, а на другом шерсть росла клочками. Однако истины ради следует заметить, что вины Жуликовской в этом не было. Жизнь у пса до встречи с Лордом Эндрю была по-настоящему собачьей. Бывший хозяин его бил, привязывал и плюс ко всему обварил кипятком. Сначала мытарства пса тронули мать и дочь, и они приютили приблудившегося дружка Эндрю. Жулик оказался понятливым, смекалистым и хитрым псом. И непонятно, каким макаром через пару месяцев сам выхлопотал себе место под солнцем. Со временем и Кася, и тем более Екатерина Дмитриевна перестали обращать внимания на его уродливый вид. А Лорд Эндрю и вовсе души не чаял в своем новом товарище.

Однако все оказалось не так гладко. Жулик был самого что ни на есть пролетарского происхождения, поэтому и к частной собственности относился отрицательно. Ее существование было прямым оскорблением Жуликовских чувств. Пес, скорее всего, был явным сторонником принципа: «от каждого по способностям и каждому по потребностям». Вначале Екатерина Дмитриевна была уверена, что общение с Лордом Эндрю облагородит двортерьера. Мастиф был отличным охранником и хорошо различал свое и чужое. Поэтому, когда в округе стали пропадать курицы и прочая пернатая живность, ни мать, ни дочь и не заподозрили, что эти истории могут их касаться. Особенно досталось их соседу – Виктору. Фермер организовал даже охоту на лисиц. Все выяснилось совершенно неожиданно. В отсутствие Каси одним утром к ним заехал Виктор, завез Екатерине Дмитриевне осеннюю клубнику и корзину яблок и, разговорившись, посетовал, что лисы совсем обнаглели. Пока разговаривали, из-за угла вышел довольный Жулик, и сзади показалась морда Лорда Эндрю. И на черной маске мастифа отчетливо выделялись белые и воздушные куриные перышки. Последовала немая сцена.

– Вот это да! – только и выдохнул Виктор. – А мы на лис грешили!

Екатерина Дмитриевна от стыда готова была сквозь землю провалиться.

– Ты что наделал! – воскликнула она, бросаясь на пса.

Мастиф отскочил, не понимая, в чем его обвиняют.

– Я не знала, Виктор, даже не подозревала! Поверь мне! – продолжила она. – Как я могу исправить ситуацию? Я все возмещу!

Самое неприятное, что вид у мастифа был довольный и никакой вины за собой собака не чувствовала. У Екатерины Дмитриевны опустились руки. Произошло обратное: потомственный аристократ не только не перевоспитал Жулика, он сам поддался губительному влиянию потомственного каторжника. Екатерина Великая попыталась было наказать Жулика. Тот отчаянно визжал, вырывался, даже зубы скалил. В его сознании курицы существовали исключительно для удовлетворения его аппетита, и он решительно не понимал, почему людям разрешается их есть, а ему нет. В этом заключалась величайшая несправедливость собачьего существования. В общем, Жулик был в душе революционером.

Жан-Жак с Екатериной Дмитриевной решили поочередно следить за собаками, а на ночь их запирать. Два дня прошли спокойно, стала просыпаться робкая надежда, что, может быть, пронесло. Но сегодняшнее утро показало, что ничего и никуда не пронесло. Жулик с Лордом Эндрю превзошли самих себя. Жертвами в роковой борьбе за выживание пали три курицы и одна утка. И терпению Екатерины Дмитриевны пришел конец. Во избежание всемирной собачье-пролетарской революции Жулика решено было посадить на цепь. Был выбран ошейник особой прочности, длинная цепь, стальное кольцо, вделанное в восточную стену. И пес тут же был лишен свободы. Казалось, что проблема разрешена. Но не тут-то было! Гремя цепью, как кандалами, Жулик надрывно завыл. К песне невольника присоединился мастиф, жалобно глядя на деспотов в женском обличье. Вымотанные за день дочь с матерью зашли домой, оставив собак в одиночестве. Но от воя ничто не спасало, даже двойные рамы не помогали. Кася же с Екатериной Великой крепились, надеялись, что псы со временем успокоятся. Так оно и получилось.

Собаки успокоились, и Касе удалось снова вернуться к делам. Она решительно взяла блокнот и решила заново переписать всех, кто имел хоть какой-то доступ к архивам Сессилии Гласс.

«Буду чертить стрелочки и отмечать всех крестиками, пока наконец в мою умную голову не придет хоть что-то, отдаленно напоминающее идею!» – сказала она сама себе. Потому что идей как раз в голове мадемуазель Кузнецовой не наблюдалось. Они совсем испарились куда-то, эти идеи, даже следа, пусть самого легкого, даже запаха, самого ненавязчивого, не оставили. И вот теперь она сидела с видом козы, пялящейся на афишу и судорожно соображающей, сейчас начать ее жевать или погодить. Самое противное, что козье состояние продолжалось уже больше двух часов. И вчерашний вечер тоже не подсобил, ночь совета не принесла, а утро оказалось нисколько не мудрее вечера. Единственная мудрая мысль, посетившая Касину голову, была следующей: «Какого черта я ввязалась в эту историю!» Но, к сожалению, никакой дополнительный свет на произошедшую у Сессилии кражу она не проливала.