Жители Древесной деревни боялись Бескрайнего леса – и правильно делали. Большой Росс был не первым лесорубом, ступившим на Тропу железных деревьев и не вернувшимся назад. Да, местные боялись Бескрайнего леса, но и любили его, потому что железные деревья кормили и одевали их семьи. Они понимали (хотя никто не сказал бы об этом вслух), что лес – живой. И, как и всякому живому существу, ему нужно питаться.

Представь, что ты – птица, парящая над бескрайним простором дикого леса. С такой высоты кажется, будто земля оделась в зеленое платье, такое темное, что оно представляется почти черным. По подолу этого огромного платья тянется светло-зеленая полоса. Это – рощи древоцветов. На самой границе светло-зеленой полосы, на самом дальнем краю Северного феода, стояла деревня Древесная, бывшая последним поселком в этой когда-то цивилизованной стране. Однажды Тим спросил у отца, что значит цивилизованный.

– Это значит налоги, – сказал Большой Росс и рассмеялся, но как-то невесело.

Большинство лесорубов не заходили в лес дальше рощ древоцветов. Но даже там было опасно. Хуже всего были змеи, однако в рощах водились и вервелы – ядовитые грызуны размером с собаку. Немало лесорубов сгинуло в зарослях древоцвета, но это дерево стоило риска. Очень красивая плотная древесина, золотистого цвета и такая легкая, что она едва не парила в воздухе. Из нее получались отличные лодки для передвижения по озерам и рекам, но для строительства морских кораблей она не годилась. Даже самый слабый шторм вмиг расколол бы корабль, сделанный из древоцвета.

Корабли для морских путешествий строили из железного дерева. Дважды в год на лесопильню в Древесной деревне приезжал Ходьяк, закупщик от феода, и скупал все железное дерево по хорошей цене. Именно железное дерево придавало Бескрайнему лесу его зелено-черный оттенок, и добывали его только самые смелые из лесорубов, ибо на Тропе железных деревьев – которая, не забывай, проходила по самому краешку леса – таились такие опасности, рядом с которыми змеи, вервелы и пчелы-мутанты из рощ древоцветов казались вполне безобидными и нисколько не страшными.

К примеру, драконы.

Вот так и случилось, что на двенадцатом году жизни Тим Росс остался без отца. И без отцовского топора, и без счастливой монетки, которую Большой Росс всегда носил на своей крепкой шее на тонкой серебряной цепочке. И уже совсем скоро Тим мог остаться без дома в деревне и без ремесла. Ибо в те времена с приходом Широкой Земли в деревню всегда приезжал сборщик налогов от феода. С собой у него был пергаментный свиток – с именами всех жителей Древесной деревни и числами напротив имен. Числа означали сумму налога. Если ты мог заплатить – четыре, шесть или восемь серебряных «орлов», а то и один золотой, за самые большие земельные наделы, – тебя оставляли в покое. Если же нет, феод забирал твою землю и дом и пускал тебя по миру. И не смей жаловаться!

Каждый день Тим ходил в дом вдовы Смэк, которая учила грамоте деревенских детей. За это ей платили едой – в основном овощами, но иногда и куском мяса. Давным-давно, когда половину ее лица еще не сожрали кровавые язвы (так шептались деревенские дети, хотя никто этого не видел), она была уважаемой леди в одном из господских поместий феода (так утверждали взрослые, хотя никто не знал наверняка). Сейчас она носила вуаль и учила самых смышленых мальчишек – и даже нескольких девочек – чтению, и письму, и одной непонятной и даже слегка подозрительной науке под названием мать-и-матика.

Вдова Смэк была страшно умной и не выносила пустой болтовни, лени и праздности. Она занималась с ребятами почти каждый день, и обычно ученики ее любили, несмотря на вуаль и на тот ужас, который, как им представлялось, скрывался под ней. Однако случались такие дни, когда вдова Смэк вдруг начинала дрожать всем телом и кричать, что у нее раскалывается голова и что ей надо прилечь. В такие дни она отправляла детей по домам, а иногда велела им передать родителям, что она ни о чем не жалеет, и меньше всего – о своем прекрасном принце.

Один из таких припадков случился с сэй Смэк примерно через месяц после того, как дракон испепелил Большого Росса. Тим вернулся домой в неурочное время и, заглянув с улицы в окно кухни, увидел, что мама плачет, уронив голову на стол.

Он бросил на землю грифельную доску с мать-и-матическими задачами (делением в столбик, которого он очень боялся, но которое оказалось всего-навсего умножением задом наперед) и кинулся к маме. Она подняла голову и попыталась улыбнуться. Эта улыбка настолько не подходила к заплаканным грустным глазам, что Тим сам едва не расплакался. У мамы был вид человека, доведенного до крайних пределов отчаяния.

– Что с тобой, мама? Что стряслось?

– Ничего, я просто думаю о твоем папе. Иногда мне так без него плохо… А чего ты так рано вернулся?

Он уже собирался ответить, но тут заметил на столе кожаный кошелек. Мама закрывала его рукой, как будто хотела спрятать от Тима. Увидев, куда смотрит сын, она быстро смахнула кошель со стола себе на колени.

Тим был очень неглупым мальчиком и, прежде чем продолжать разговор, заварил маме чаю. Когда мама выпила чай с сахаром – Тим настоял, чтобы она положила сахар, хотя в банке его оставалось всего ничего – и слегка успокоилась, он спросил, что еще произошло.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Почему ты считала деньги?

– Да там и считать почти нечего, – вздохнула мама. – Сборщик налогов приедет к нам сразу после Жатвы… да, пока еще не остыли угли большого костра, если я что-нибудь понимаю в его делах… и что тогда? В этом году он потребует шесть серебряных «орлов». Может быть, и все восемь. Говорят, налоги подняли. Наверное, из-за какой-то очередной войны, какой-нибудь глупой войны далеко-далеко отсюда… Солдаты с реющими знаменами… да, прекрасно.

– Сколько у нас денег?

– Четыре с мелочью. У нас нет скота на продажу. И ни одной вязанки железного дерева – с тех пор как не стало отца. И что нам делать? – Она снова расплакалась. – Что нам делать?!

Тим был напуган не меньше мамы, но поскольку теперь он остался единственным мужчиной в доме и, кроме него, ее некому было утешить, он сдержал слезы, обнял маму и как мог попытался ее успокоить.

– Если бы у нас остался его топор и монетка, я бы их продала Дестри, – сказала она наконец.

Тим пришел в ужас, хотя у них уже не было ни топора, ни счастливой монетки, сгоревших в пламени вместе с их веселым и добрым папой.

– Ты бы не сделала этого! Никогда!

– Я бы сделала. Чтобы сохранить его дом и участок земли. Именно их он любил. И тебя тоже любил, и меня. Если бы он мог, он бы сказал: «Сделай так, Нелл, я не против». У Дестри денег полно, он бы купил. – Она вздохнула. – Но на будущий год сборщик налогов снова приедет… и еще через год… – Она закрыла лицо руками. – Ох, Тим, нас прогонят из дома, и я не знаю, что делать, чтобы этого избежать. А ты знаешь?

Тим отдал бы все, что имел (а имел он всего ничего), лишь бы ответить на мамин вопрос, но ответа у него не было. Он мог только спросить, скоро ли к ним в деревню приедет сборщик налогов на огромном вороном коне с седлом, которое стоит больше монет, чем Большой Росс заработал за двадцать пять лет, рискуя жизнью на узком участке леса, известном как Тропа железных деревьев.