— А подружки…

— Какие подружки, папа? Ты что… тут только спят и видят, как бы гадость сделать… это же конкурс… небось если бы не боялись, что за руку поймают, давно бы толченым стеклом накормили.

— Лика!

— Я правду говорю, — вздохнула княжна и, воровато оглядевшись по сторонам — Димитрия она не заметила, то ли магом была слабым, то ли умения недоставало, — тихо добавила: — Там же только и сплетничают друг про дружку, кто толст, кто худ чрезмерно… кто воспитан дурно. Каждая спит и видит себя красавицей.

— А тебя?

— И меня… поэтому и страшно. — Она обхватила себя руками. — Понимаешь… что-то там неладно, а что — не пойму… и пытаюсь же, а все одно не пойму… Кульжицкая… старшенькая, такая темненькая, с кудельками, знаешь?

Дубыня нерешительно кивнул, предположивши, что наверняка какую-нибудь темненькую девицу с кудельками он точно знает.

— Так вот, она сказала, что… как бы это… — княжна прикусила губку, — скоро грядут перемены… большие… и покажут, кто есть кто.

Кульжицкая?

Димитрий попытался припомнить девицу. Темненькую. С кудельками. Девица не припоминалась, точнее, их было с полдюжины, но которая из них являлась Кульжицкой…

Ничего, разберется.

Главное, что род Кульжицких не сказать чтобы древний. Не великий, не малый, особыми деяниями в истории не отмеченный. Более того, славились они тихим норовом и той гибкостью характера, которая изрядно помогала делать дворцовую карьеру. Подлостей больших избегали, как и подвигов…

В общем, обыкновенные.

Разве что лет этак триста тому Глафире Кульжицкой удалось в императрицах побывать, пусть и третьей женой, прожившей всего-то два года и наследников не оставившей.

А если…

Если Лешек не нужен? Скажем, сгинет он вместе с батюшкой и матушкой, будто и не было? Несчастье? Несомненное. Смута? Вот она, за воротами, и память о ней свежа, а потому и страх жив, что вернется, пролетит кровавым колесом по землям империи.

И власть манит.

Безвластие пугает.

А тут… документик старинный, мол, вот она, кровь…

Нет, людей обмануть можно, но не родовой артефакт. Ему до бумаг, что поддельных, что истинных, дела нет. Он кровь читает.

— И я бы не обратила внимания, — меж тем продолжила княжна, расправляя юбки, — когда б не было это сказано мне, и не только мне. Знаешь, она Снежку обозвала нелюдью. Мол, от них все беды…

— А Снежка что?

— Ничего. Будто и не услышала. Она странная. И я не понимаю, зачем она здесь…

— Затем, зачем и все…

— За корону воевать? — прижалась к папенькиному плечу. — Давай уедем? Плюнем на все и уедем… небось, что бы ни случилось, дома отобьемся… ты маг, я маг… маменька, опять же… а против трех огневиков ни одно войско не устоит… и зимы у нас суровые.

— А…

— Одовецкой письмецо напишешь. Хотя бы про то, что деньги ее нам без надобности… лежат вон, пусть распоряжается…

— А империя?

— Что с нею? Стояла без нас и простоит еще… а мне страшно.

— Мне тоже. — Дубыня Таровицкий поцеловал дочь в макушку. — Именно потому нельзя все бросать… а ты не кривись. Попытайся поговорить с Аглаей. Я слышал, она девица неглупая. Авось подружитесь.

По тому, как фыркнула Солнцелика, было ясно: не верит.

Димитрий тоже не поверил.

Но заметочку сделал. На всякий случай.

Статейка исчезла в шкатулке, и Лизавета вздохнула. Завтра уже появится… а там… вот ладно бы только статейка, ее любой, почитай, при толике воображения написать мог. Снимки же — дело иное… Искать будут — кто сделал?

Всенепременно.

Вопрос лишь в том, сколь старательно. И хотелось бы думать, что эти бабьи дрязги не сочтут делом, стоящим внимания. Правда, что-то подсказывало: на этакое везение рассчитывать не след.

Сперва проверят слуг, после и до красавиц дело дойдет. А Лизавета, как ни крути, за «Сплетником» значится. И найдут, и… что будет?

В вину ей поставить нечего, ибо пишет она правду, но вот с конкурса уберут, тут и думать нечего. Не всякая правда людям приятна.

Впрочем, долго грустить Лизавета не умела и, убрав шкатулку в секретер, закрыла ящичек. А ключик на себе спрятала. Неудобно, холодненький и остренький, зато надежно. Она оглядела себя, расправила юбки и решительно вышла из комнаты.

В конце концов, никто не говорил, что по дворцу нельзя гулять.

А раз не говорили, что нельзя, то выходит, можно.

В коридоре было пусто.

И в следующем. И… кажется, Лизавета несколько заблудилась. И главное, что спросить-то не у кого, дворец будто вымер, впору на помощь звать.

Она огляделась.

Красная ковровая дорожка. Стены мраморные. Потолок, расписанный полуголыми нимфами, и огромные хрустальные люстры. Свалится этакая, так и раздавит. Почему-то мысль эта Лизавете категорически не понравилась. И вообще во дворце она ощущала себя на редкость неуютно.

А с другой стороны, если коридор имеется, то куда-нибудь он выведет.

И Лизавета бодро зашагала по ковровой дорожке, правда, старалась держаться стеночки, ибо мысль о том, хорошо ли закреплены люстры, не отпускала категорически.

Коридор привел в залу.

А та — в очередной коридор, опять же с люстрами, причем тут они мало того что висели на редкость густенько, так еще и были широки, едва не цепляясь коваными рожками друг за дружку и за стены. Лизаветины шаги разносились по коридору, но никто не выходил.

Этак… этак можно труп протащить, его и не заметят.

То, что мысль подобная пришла не только в Лизаветину светлую голову, она поняла позже, когда вдруг споткнулась о… сперва она приняла это за груду тряпья, потому как, несмотря на обилие люстр, было в коридоре темновато.

После сообразила, что груде такой посреди дворцового коридора делать точно нечего.

А там уж… туфелька, лежащая в стороночке. Руки раскинутые. Волосы… белое лицо, раззявленный, перекривленный рот.

Лизавета зажала собственный, чтобы не заорать.

Нет, ей случалось мертвецов видеть и в университете, на целительской кафедре, и позже, когда она по делам своим заглядывала в мертвецкие, но там… там было иначе.

И трупы выглядели не страшно. Они и на людей не особо походили, так, будто куклы восковые, исполненные с великим искусством, но все равно куклы…

Лизавета попятилась и вновь едва не споткнулась, на сей раз о туфлю.

Прижалась к стеночке, велев себе успокоиться. Хороша она… этак и вправду окажется, что место Лизаветино не в газетчиках, а среди нынешних…