Носатый не совсем уверенно, словно не исключал возможность того, что будет побит, приблизился ко мне, самоотверженно раскуривая вымокшую сигарету. Наверное, он задел головой ветку и попал под ледяной душ.

– Покорнейше прошу простить! – вычурно обратился он, отчего меня внутренне передернуло. Мы с ним были приблизительно одного возраста, в каком принято обращаться друг другу в совершенно иной манере. Но, видимо, носатый попал под влияние чудачеств Орлова, и его неудержимо тянуло на архаичный слог.

Я ничего не ответил, раскрыл книгу на закладке и посмотрел на чертеж грота. Орлов предлагал скопировать какого-то головастика с катастрофическим соотношением нагрузки и опоры: купол по своему объему превышал несущие конструкции едва ли не в два раза. Астрономическая обсерватория, а не грот!

– Палка, палка, огурец, – произнес носатый, рассматривая облупившиеся колонны грота, – вот и вышел человец… А меня зовут Филипп, – представился он и протянул мне свою ладонь. – Работаю в сбербанке, а по совместительству – казначеем у князя.

– Ага, – ответил я. Капли дождя усеяли страницу, и я захлопнул книгу. – Что надо?

– Я по этой усадьбе еще мальчишкой бегал, – сказал Филипп и ностальгически вздохнул. – Здесь сначала приют для бездомных был, потом больница. Потом школьный сад… Чувствую корни, понимаешь, – неожиданно перешел он на «ты» и с шумом выдохнул дым. – Голос крови! Тебе этого не понять…

Я сунул книгу под мышку и уставился на Филиппа. Для полноты счастья ему не хватало моей заинтересованности и вопросов.

– Мы ж с Николаичем родственники, – с подчеркнутой незначимостью ответил Филипп, что в его понимании выглядело как проявление скромности.

– С каким Николаичем?

– Да с Орловым! – великодушно пояснил Филипп. – Моя бабка и его мать были родными сестрами. Только его матери больше повезло – ее взял в жены титулованный чиновник. А моя бабка так и осталась пожизненной крестьянкой.

Я видел – он очень хочет признания и восхищения. Осчастливить родственника было совсем нетрудно. Я протянул ему руку.

– Так ты, значит… племянник Орлову, так, что ли?

– Ну! – радостно подтвердил Филипп. – Он мой двоюродный дядька!

– Что ж, поздравляю, – нелегким тоном произнес я.

– С чем? – заморгал глазами Филипп, хотя я был уверен, что он уже принял поздравления от половины Арапова Поля.

– Ты же теперь единственный наследник!

– Типун тебе на язык! – махнул рукой Филипп и взволнованно затянулся. Ему было очень трудно скрывать улыбку. – Я тоже не верю, что с Родионом случилось что-то серьезное. Не может быть. С какой стати?

– Не расстраивайся понапрасну, – дал я наследнику добрый совет и похлопал его по плечу. – Поверь в свое счастье и готовься за него бороться. Родиона убил человек по фамилии Столешко. Убил для того, чтобы прибрать к рукам наследство князя.

То, что происходило с лицом Филиппа, можно было сравнить с клоунадой. Я еще никогда не видел, чтобы душе человека было так тесно в теле. Он затягивался потухшей сигаретой, чесал щеки, зрачки его метались в глазницах, словно обезьяна по клетке перед зеркалом, челюсть перемалывала беззвучные слова, ноги давили щебенку, щеки омывались дождем, и все это происходило одномоментно.

– У тебя в самом деле есть доказательства? – негромко спросил Филипп, без особых затруднений превозмогая стыдливость.

«Но почему я его уже ненавижу? – думал я, рассматривая темные глаза Филиппа, похожие на окна в доме, в котором хозяева выключили свет, чтобы не светить перед всеми подряд свою интимную жизнь. – Может быть, во мне говорит скрытая зависть? Ведь я никогда не испытаю тех чувств, которые обрушились на него. Почему я жду от него искренней грусти по поводу смерти далекого родственника, которого Филипп никогда раньше не знал, если обвальная радость от осознания себя наследником намного сильнее и честнее…»

– Да, есть доказательства, – ответил я. – Оставь мне свой телефон.

– Кайн проблем! – кивнул Филипп, вынул из нагрудного кармана куртки портмоне, а из него – визитку. – Звони по делу и просто так… Очень рад был познакомиться. Очень рад…

Он долго тряс мне руку и хрипло дышал. Рукопожатие его было крепким – модный ныне показатель хорошего здоровья и преуспевания.

Прежде чем сунуть визитку в карман, я взглянул на нее. «Гонза Филипп Матвеевич. Сбербанк Российской Федерации, Араповопольское отделение. Старший кассир». И рабочий телефон.

Чего не удалось Орлову – так это переодеть своих охранников в белые мундиры с золочеными пуговицами, подпоясать их портупеями, обуть в сапоги до колен да в картузы. «Жандармы», перманентно дежурившие у въездных ворот, предпочли ретро-маскараду современный камуфляж. Я не успел дойти до ажурного особняка со стеклянным пузырем зимнего сада, в котором Орлов выделил мне мансардную комнату, как навстречу из кустов вывалился ужеподобный охранник.

– Зайди к хозяину, – сказал он мне, пренебрежительно швыряясь словами. – Только срочно.

И поковырялся в ухе антенной портативной станции.

Пришлось круто разворачиваться на сто восемьдесят. По парковой дорожке, присыпанной кирпичной крошкой, я дошел до кипарисовой аллеи, которая упиралась в парадное крыльцо главного дома усадьбы.

В кабинете Орлова я увидел Татьяну. Она сидела на диване на том же самом месте, где траурила утром, только уже без черного платка. Взамен него девушка надела черный кожаный берет и куртку «а-ля пилот ВВС США».

– Салют! – тихо приветствовала меня Татьяна и вяло кивнула.

– Сядь! – позволил Орлов и, не поднимая глаз, шевельнул перстом в сторону кресла.

Я успел рассмотреть лист с мелким текстом, который он читал. Кажется, сверху было написано: «Заявление».

– Вы знакомы? – все еще не поднимая головы, спросил Орлов.

– Знакомы, Святослав Николаевич, – ответил я.

Князь приподнял лицо и взглянул на меня из-под бровей.

– Увольняться надумала, – пробормотал он равнодушно, затем еще раз – сверху донизу – пробежал глазами по заявлению, поднял оценивающий взгляд на Татьяну и задал неожиданный вопрос: – Волосы крашеные?

– Что? – не поняла девушка и подалась вперед. – Волосы?.. Нет, не крашеные, – ответила она и, чувствуя неловкость, как бы невзначай коснулась пряди рукой. – Это так выгорели в горах.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Орлов. – Так чего заявлениями кидаешься, коли волосы некрашеные?

Похоже, что Татьяна уже объясняла князю причину и ей не хотелось повторяться. Она вздохнула и промолчала.

Орлов снова проявил любопытство к заявлению. Придерживая у глаз пенсне, он принялся читать заново, а я гадал, неужели у Татьяны проснулась совесть и, поверив в гибель Родиона, она решилась на этот мужественный шаг?