– Рано пока его хоронить…

Он говорил бы дальше, если бы в кабинет не заглянул высокий и длинноносый молодой человек, похожий на единицу, которую мстительно выводят учителя в дневнике безнадежных тупиц. Рискуя задеть дверной косяк, он склонил гладкую голову с волосяным хвостиком, однако нос его компасной стрелкой продолжал целиться в князя.

– Позволите, Святослав Николаевич? – приятным голосом и артикулятивно проговорил молодой человек, сверкнув черными глазами.

Князь, казалось, даже не взглянул на дверь и, не меняя положения седой головы, ответил быстро и злобно:

– Ступай на котушок[13], наглец!

Молодой человек, не отразив обиды на умном лице, увел голову за шторы, но уже через мгновение князь изменил меру наказания.

– Закличь его сюда! – приказал он поварихе и, как только длинноносый в точности повторил свое внедрение в кабинет, хмурым голосом спросил: – Что надо? Я тебя не приглашал.

– Слухи ходят, – осторожно ответил длинноносый чуть сиплым, посаженным голосом и поскреб по щеке ломаным, словно неряшливо склеенным из суставов, пальцем.

– Вот, пожалуйста, – с досадой произнес Орлов, обводя взглядом присутствующих и останавливаясь на мне. – Слухи ходят… Дурь на языках сидит! Еще раз повторю: кто будет о моем сыне лясничать, того нещадно накажу. Еще ничего не проверено, а Ворохтин уже успел обарабанить по всему городу!

Я молча перенес упрек. Обладатель длинного носа, охотно соглашаясь с Орловым, покачивал своей примечательной деталью и строго поглядывал на меня, будто хотел сказать, что незаслуженно пострадал по моей вине.

– Нет никаких оснований говорить о смерти Родиона, – тверже повторил Орлов и шлепнул ладонью по зеленому сукну, отчего звякнул стакан в подстаканнике. – Я уважаю Ворохтина, но уверен, что с выводами он явно поторопился. Обгодим чуток. Время все расставит по своим местам.

– Слухи о смерти оказались несколько преувеличены, – развеселился носатый. – В самом деле, с чего это мы… Мало ли кто из нас…

Орлов не нуждался в его моральной поддержке и немедленно осадил взмахом руки.

– А ты себе язык подрежь!

– Слушаюсь, Святослав Николаевич! – радостно ответил носатый, слегка склонив голову, и тотчас негромким и пересушенным голосом стал рассказывать садовнице байку по этому поводу: – У нас в день выдачи пенсии телефонный звонок невозможно услышать из-за гомона бабушек. Крик стоит, как на стадионе. Так вот, заведующий говорит кассирше…

Садовница не слышала, о чем говорит ей этот человек. Она смотрела на него умными и красивыми глазами, как смотрят на утренний туман или на облака. Повариха устала выдавливать из глаз слезы и мягко зажмурилась, словно задремала стоя. Орлов придвинул к себе чистый лист, обмакнул перо в чернильницу и принялся скрипеть по бумаге. Его стремление реанимировать прошлое стоило больших нервов. Перо рвало бумагу, щелкало и брызгало чернилами. Орлов злился и негромко ругался себе под нос. Все присутствующие, кроме носатого, привыкли к чудачествам хозяина и смотрели с пониманием на борьбу князя с капризным пером.

– Возьмите мою, Святослав Николаевич! – некстати услужил носатый и шагнул к столу, протягивая старику шариковую ручку.

Я подумал, что Орлов сейчас плеснет в лицо молодому нахалу чернила, но он, нахмурившись, отшвырнул перо в сторону, взял авторучку и быстро закончил письмо. Сложив лист вчетверо, он протянул его Татьяне.

– Не умирай! – на высокой ноте сказал он. – Отнеси это попу, пусть срочно отчитается передо мной по всем счетам. В первую очередь – оплата богомазам за иконостас! И сними с себя этот вдовий казинет, чтобы глаза мои его не видели!

Орлов намеревался завершить собрание служащих на оптимистической ноте. Уже повариха не по теме начала жаловаться, что поставщики вечно запаздывают с доставкой продуктов и из-за этого она запаздывает с обедами, как я перебил ее, заставив присутствующих обратить на себя внимание:

– Я хотел бы уточнить, Святослав Николаевич, что высказал вам не только свое личное мнение, но также и официальное заключение непальской полиции.

– Что?! – с искусственным гневом воскликнул Орлов, глянув на меня так, словно я посмел произнести нечто в высшей степени неприличное. – Кто повторяет очевидные глупости, тот глуп вдвойне! Непальская полиция не знает волевых качеств моего сына!

– Со дня на день Министерство внутренних дел России получит официальное уведомление, – добавил я.

Мы разыгрывали заранее оговоренную сцену. Слепая, безосновательная вера отца в то, что сын жив, должна была вызвать у присутствующих обратный эффект. Сочувствуя Орлову, они все-таки в большей степени должны были поверить мне.

– Все! – прервал меня князь и встал из-за стола. Если бы я видел Орлова впервые, то был бы шокирован его маленьким ростом. Шаркая лаптями по полированному паркету, он подошел к книжному шкафу, снял с полки увесистый том «Российская архитектура. ХIX век» и протянул его мне. – Я благодарю тебя за внимание к судьбе моего сына, но советую все же вернуться к своим обязанностям. Обрати внимание на обливистый контур крыши грота и постарайся установить стропила под большую нагрузку по всем законам физики и строительства.

Я внимательно посмотрел в глаза князя, уже научившись читать в них комментарии к словам, но Орлов глаза отвел, хлопнул меня невесомой ладошкой по груди и сказал:

– Ступай, братец, ступай!

Рядом с узкой дверью образовалась минутная толчея. Носатый, пропустив вперед себя садовницу, оказался передо мной.

– Что это на вас нашло? – спросил он, нетерпеливо выковыривая сигарету из пачки.

У меня не было желания развивать тему с незнакомым человеком, и я лишь прошелся пустым взглядом по его лицу, больно споткнувшись о нос. Мы вышли в длинный и узкий коридор, стены которого были увешаны пейзажами. Я нарочно приостановился у «Туманного рассвета на берегу Двины», чтобы увеличить дистанцию с носатым, но тот, как назло, тоже замедлил шаг.

– Увлекаетесь живописью?

– Что ж ты грех такой на душу берешь? – спросил меня не по годам стройный выжлятник Палыч, проходя мимо и сокрушенно качая белой, как одуванчик, головой.

Я растерялся, не зная, на какой вопрос отвечать в первую очередь.

Мы вышли на террасу. Косой мелкий дождь залил дощатый пол наполовину, и в нем, как в матовом зеркале, отражались черные стволы еще голых яблонь. Я поднял воротник куртки и пошел между волнистых рядов невысокого плетня. Гравий шуршал только под моими ногами – носатый исхитрился идти за мной в ногу, и его шагов я не слышал. Пригнув голову, я прошел под мокрой лапой старой ели и остановился напротив грота с недостроенным куполом.