– Не надо, – говорит она. – Все нормально.

На Сансете красный свет, я наклоняюсь, целую ее, она переводит на вторую передачу и дает газ. По радио звучит песня, которую я слышал сегодня пять раз, но все равно подпеваю. Блер закуривает сигарету. Мы проезжаем мимо нищенки с грязными, спутанными волосами, рядом пакет «Буллокз», полный пожелтевших газет. Ее лицо запрокинуто; глаза прищурены из-за яркого солнца. Блер запирает дверцу, мы едем по боковой улице к холмам. Машин нет. Блер делает радио громче. Она не видит койота. Он большой, коричнево-серый, машина сильно ударяет его, когда он перебегает улицу, и Блер кричит, пытаясь ехать дальше, сигарета выпала изо рта. Но койот застрял между колес, он визжит, машине трудно двигаться. Блер останавливается, дает задний ход, выключает двигатель. Я не хочу выбираться из машины, но Блер истерично плачет, уткнувшись головой в колени, я выхожу и медленно иду к койоту. Он лежит на боку, пытаясь вилять хвостом. Глаза широко открыты, глядят с испугом, я смотрю, как он умирает под солнцем, изо рта бежит кровь. Ноги его раздавлены, он бьется в конвульсиях, я замечаю, как возле головы натекает лужа крови. Блер кричит мне, но я не обращаю на нее внимания и смотрю на койота. Я стою минут десять. Машин нет. Койот дрожит и выгибается всем телом три-четыре раза, потом его глаза белеют. Над кровью, над стекленеющими глазами тут же начинают роиться мухи. Я возвращаюсь к машине, Блер трогается. Приехав домой, она включает MTV и, я думаю, принимает валиум или торазин, мы ложимся в постель, когда по телевизору начинается «Другой мир».

У Ким снова гости, пока все играют в «Монополию» и пьют, мы с Блер сидим на кушетке в гостиной, слушая старый альбом ХТС, Блер предлагает мне пойти в гостевой домик, мы встаем, выходим из гостиной, минуем освещенный бассейн и, едва зайдя в гостевой домик, жестко целуемся, мне никогда еще не хотелось ее сильнее, она обхватывает меня за спину, с такой силой прижимая к себе, что я теряю равновесие, мы оба падаем, медленно, на колени, ее руки протискиваются ко мне под рубашку, я чувствую на груди ее руку, гладкую и холодную, целую, лижу ее шею, потом волосы, пахнущие жасмином, притирая ее к себе, мы стягиваем джинсы друг с друга, я всовываю руку под ее белье, и, когда слишком быстро в нее вхожу, она резко втягивает воздух, и я стараюсь замереть абсолютно неподвижно.

* * *

Я сижу с отцом в «Трампе». Он купил новый красный «феррари» и начал носить ковбойскую шляпу. В «Трампе» ковбойскую шляпу он снял, что приносит мне некоторое облегчение. Он хочет, чтобы я встретился с его астрологом, советует купить «Лео астроскоп» на следующий год.

– Куплю.

– Вибрация планет странным образом воздействует на организм, – говорит он.

– Я знаю.

Окно, рядом с которым мы сидим, открыто, я даю ветру слегка взъерошить мне волосы, потом поворачиваю голову и смотрю на холмы. Подходит какой-то бизнесмен. Я попросил мать составить мне компанию, но она сказала, что занята. Когда я просил, она лежала возле бассейна, читая журнал «Гламур».

– Просто выпьем что-нибудь, – сказал я.

– Я не хочу идти в «Трамп» «просто что-нибудь выпить».

Я вздохнул, промолчал.

– Я никуда не хочу идти.

Одна из сестер, лежавшая рядом, пожала плечами и надела темные очки.

– В любом случае, я жду телемастера, – с тревогой сказала она перед моим уходом.

Бизнесмен покидает нас. Отец немногословен. Я пытаюсь завязать разговор. Рассказываю о койоте, которого переехала Блер. Не повезло, говорит он. Он все время смотрит в окно на красный «феррари». Отец спрашивает, хочу ли я обратно в Нью-Гэмпшир, я смотрю на него и говорю: «Да».

* * *

Я проснулся от звуков голосов снаружи. Во дворе за столом сидел директор, на вечер к которому вчера родители взяли бабушку, и завтракал. Жена его сидела рядом. Бабушка хорошо выглядела в тени зонтика. Режиссер завел разговор о гибели каскадера в одном из его фильмов. Он рассказал, как тот оступился. И упал вниз головой на тротуар.

– Превосходный парень. Ему было всего восемнадцать.

Отец открыл очередное пиво. Дедушка печально опустил взгляд.

– Как его звали? – спросил он.

– Что? – поднял голову режиссер.

– Как его звали? Парня?

Наступило долгое молчание, я чувствовал ветерок пустыни, слышал плеск джакузи и журчание осушающегося бассейна, Фрэнк Синатра пел «SummerWind»[33], и я молил, чтобы директор вспомнил имя. Почему-то для меня это казалось важным. Я очень хотел, чтобы режиссер назвал имя. Режиссер открыл рот и произнес:

– Я забыл.

* * *

После ланча с отцом еду к Дэниелу. Открыв дверь, горничная проводит меня во двор, где мать Дэниела, с которой я познакомился на родительском дне в Кэмдене в Нью-Гэмпшире, упражняется с теннисной машиной; на ней бикини, тело лоснится от крема для загара. Она подходит ко мне, говорит о Японии и Аспене, о странном, недавно виденном сне, в котором Дэниела похитили. Она садится в шезлонг возле бассейна, горничная приносит ледяной чай, мать Дэниела вынимает оттуда лимон и обсасывает его, глядя на маленького светлого мальчика, сбрасывающего в бассейн листья, потом говорит, что у нее мигрень и она не видела Дэниела несколько дней. Я захожу в дом, поднимаюсь по лестнице мимо плаката нового фильма Дэниелова отца, захожу в комнату Дэниела и жду его. Когда становится очевидным, что Дэниел домой не вернется, сажусь в машину и еду к Ким забрать жилетку.

* * *

Первое, что я слышу, входя в дом, это крик. Горничную он, по-видимому, не волнует, и, открыв дверь, она уходит обратно в кухню. Дом по-прежнему не обставлен, по дороге к бассейну я прохожу мимо наци-горшков.

Кричит Мюриэль. Я иду туда, где возле бассейна лежат она, Ким и Димитрий; она замолкает. На Димитрии черные «Спидо» и сомбреро, он пытается сыграть на электрогитаре «L. A. Woman»[34], но играть хорошо не может, потому что с руки, которую он раскроил, лишь недавно сняли повязки, и каждый раз, когда трогает гитару, он передергивается. Мюриэль снова принимается кричать. Ким курит косяк, наконец, заметив меня, поднимается и говорит, что думала, мать в Англии, но недавно прочла в «Верайети», что на самом деле мать с постановщиком нового фильма разведывает на Гавайях места для съемок.

– Тебе надо было позвонить перед приходом, – говорит Ким, передавая косяк Димитрию.

– Я пробовал, но никто не брал трубку, – вру я, понимая, что никто бы и не ответил.

Мюриэль продолжает кричать; устало глядя на нее, Ким говорит: