* * *

Я замечаю, что стою возле ворот своей начальной школы. Я не помню, чтобы тут были трава и кусты, когда я ходил сюда; асфальт возле здания администрации также сменили трава и деревья; мертвые деревья, вяло нависавшие над забором возле будки охранника, уже не мертвые; автостоянка ровно покрыта новым черным асфальтом от края до края. Также не помню большого желтого знака «Проход запрещен. Охраняют сторожевые собаки», висящего у входных ворот, которые видны из моей машины, припаркованной на улице перед школой. Поскольку на сегодня занятия кончились, я решаю зайти.

Я иду к воротам, перед ними на секунду останавливаюсь, почти поворачиваю назад. Но не делаю этого. Я прохожу ворота, думая о том. что давно здесь не был. Вижу троих ребятишек, карабкающихся на турникеты возле входных ворот, замечаю двоих учителей, которые были у меня в первом или втором классе, но ничего им не говорю. Вместо этого смотрю в окно класса, где маленькая девочка рисует город. Слышно, как в соседнем классе репетирует кружок пения, разучивая песни, о существовании которых я давно забыл: «Паучок-невеличка», «Белая уточка».

Я часто проезжал мимо школы. Каждый раз, отвозя сестер в их школу, я подъезжал и к своей и видел, как малыши садятся по желтым автобусам или как веселятся перед занятиями учителя на автостоянке. Я не думаю, что кто-нибудь еще, ходивший в эту школу, заскакивал ее проведать или выходил из машины, проезжая мимо; никого из тех, что помнил, я не видел. Однажды я увидел стоящего возле забора подростка, с которым, может быть, ходил в первый класс, вцепившегося в решетку, взгляд устремлен вдаль, – и сказал себе, что парень, должно быть, живет неподалеку, что-нибудь в этом роде, поэтому он и стоит здесь один, как я.

Я сажусь на скамейку, закуриваю сигарету, замечаю два таксофона, вспоминаю, что раньше таксофонов не было. Несколько матерей забирают детей из школы, дети, заметив их, через двор несутся к ним в объятия, и вид детей, бегущих по асфальту, умиротворяет меня. Я обнаруживаю, что вхожу в старый одноэтажный дом, твердо уверенный, что здесь в третьем классе находилась моя классная комната.

Здание подготовлено к сносу. Рядом с заброшенным домом находится старый кафетерий, он пустой, и его тоже сносят. Краска на обоих зданиях поблекла, отваливается большими бледно-зелеными кусками.

Я иду к другому зданию, захожу в открытую дверь. На доске написано задание на дом; внимательно прочитав его, прохожу к шкафчикам, но не могу найти свой. Не могу вспомнить, который был мой. Иду в мужскую уборную, выдавливаю жидкого мыла. Подбираю в аудитории пожелтевший журнал, беру несколько нот на рояле. Я играл на рояле, этом же рояле, на рождественском вечере во втором классе; беру еще несколько аккордов того старого гимна, они звенят в пустой аудитории, отдаваясь эхом. Почему-то я пугаюсь и оставляю комнату. На улице двое ребят играют в гандбол. Игра, о существовании которой я забыл. Выхожу из школы не оборачиваясь, сажусь в машину и уезжаю.

* * *

В тот же самый день в старом круглом пассаже на бульваре Уэствуд я встречаю Джулиана. Он играет в «Космических захватчиков», я подхожу и встаю рядом. Джулиан выглядит усталым, говорит медленно, я спрашиваю, где он был, он отвечает – здесь, в округе, я спрашиваю о деньгах, говорю, что скоро уезжаю. Джулиан говорит, есть кое-какие проблемы, но если я поеду с ним к одному чуваку, тот может все уладить.

– Что за чувак-то? – спрашиваю я.

– Это чувак… – Выждав, Джулиан сметает целый ряд пришельцев. – Это чувак – чувак, которого я знаю. Он даст тебе денег.

Джулиан теряет бойца, что-то бормочет.

– А почему тебе не взять их самому? А потом привезти мне? – говорю я.

Джулиан отрывается от игры, смотрит на меня.

– Подожди минуточку, – говорит он и выходит из пассажа.

Вернувшись, сообщает, что, если мне нужны деньги, я должен поехать с ним сейчас.

– Я совсем не хочу.

– Тогда, Клей, до скорой встречи, – говорит Джулиан.

– Подожди…

– Что такое? Ты едешь или нет? Тебе нужны деньги?

– Но почему мы должны делать это таким образом?

– Потому что… – Вот все, что произносит Джулиан.

– Мы не можем это решить по-другому? Пауза.

– Джулиан?

– Тебе нужны твои деньги или нет?

– Джулиан.

– Тебе нужны твои деньги или нет, Клей?

– Да.

– Тогда давай поехали. Мы уходим из пассажа.

* * *

Апартаменты Финна на бульваре Уилшир, недалеко от пентхауса Рипа. Джулиан говорит, что знает Финна шесть, может, семь месяцев, но по его лицу я понимаю, что он бывал у Финна намного раньше, слишком давно. Служитель на стоянке знает его машину и позволяет встать под вывеской «Только для грузового транспорта». Джулиан машет швейцару, сидящему на скамейке, Чтобы попасть к Финну, надо подняться на лифте, Джулиан нажимает «П» – пентхаус. Лифт пуст, Джулиан начинает громко петь старую песню BeachBoys, я прислоняюсь к стенке лифта; когда Джулиан замолкает, делаю глубокий вдох. Я рассматриваю свое отражение: светлые волосы чересчур коротко подстрижены, глубокий загар, темные очки.

Чтобы попасть к двери Финна, проходим сквозь мрак коридора, Джулиан звонит. Дверь открывает мальчик лет пятнадцати, с обесцвеченными светлыми волосами, загорелый, с крутым видом большинства серфингистов Вениса или Малибу. В парне, на котором лишь серые шорты, я узнаю мальчика, выходившего от Рипа в тот день, когда дилер должен был встретить меня в «Кафе-казино»; не это ли Финн? Или Финн спит с этим серфингистом? Мысль заставляет меня напрячься, почувствовать холодок в животе. Джулиан знает, где «офис» Финна, в котором Финн ведет свои дела. Почему-то я становлюсь подозрительным и нервным. Джулиан подходит к белой двери, открывает ее, мы входим в очень просторную, абсолютно белую комнату с двумя окнами во всю стену и зеркальным потолком; у меня кружится голова, я едва не теряю равновесие. Я замечаю, что из комнаты виден пентхаус отца в Сенчури-Сити, на меня накатывает паранойя; я начинаю размышлять, может ли отец видеть меня.

– Эй, эй, эй. Мой лучший мальчик. Финн сидит за большим столом, ему, может быть, лет двадцать пять – тридцать, светлый, загорелый, неприметной внешности. На столе – ничего, за исключением телефона, конверта с именем Финна, двух маленьких серебряных бутылочек. еще на столе стеклянное пресс-папье с заточенной внутри маленькой рыбкой, глаза глядят беспомощно, словно просят об освобождении; я думаю, мертва ли рыба и имеет ли это значение.

– А это кто? – спрашивает Финн, улыбаясь мне.

– Это мой друг. Его зовут Клей. Клей, это Финн. – Джулиан вяло пожимает плечами.

Финн разглядывает меня, снова улыбается, потом поворачивается к Джулиану.

– Как прошло вчера вечером? – спрашивает Финн, по-прежнему улыбаясь.