Музыкальный класс был небольшим. Окно с открытой форточкой. У правой стены от окна — старенькое, но с хорошим звучанием пианино, у левой стены плотно придвинутый стол со стопкой нот на столешнице и тремя стульями по сторонам.

Закончился урок музыки, ученица встала из-за пианино, убрала с пюпитра ноты и робко глянула на учительницу. По детским наивным глазкам Ольга догадалась, что девочке хотелось одобрения. Ее пальчики, прежде чем закрыть крышку пианино, легонько нажали несколько клавиш, и только потом крышка опустилась на свое место. Ольга погладила ученицу по голове, назвала умницей и похвалила за прилежание к урокам, попросила выучить новую мелодию так же хорошо, как предыдущую.

Ученица повеселела, радостно улыбнулась и вышла за дверь.

Прошло буквально две-три минуты, как дверь отворилась, и в проеме вместо следующего ученика Ольга увидала Дорчакова. В светлой рубахе с коротким рукавом, цветной косынкой вокруг шеи, синих брюках. Не поверила своим глазам. На лице, видимо, появилось сильное изумление, отчего Антон засмеялся:

— Да, да, это я, Ольга, не удивляйся, тебе не показалось. Можешь пощупать, чтобы достовериться, что я не привидение, что из плоти и крови, — подошел близко, ближе, чем требовалось, и протянул мягкую руку.

Он был из категории тех людей, о которых обычно говорят, что они долго остаются молодыми.

Ольга чувствовала, что пожатие его руки было медленно ускользающим из ее ладони, словно в руке не было ни костей, ни суставов. Выскользнув, рука прикоснулась к ее блузке, провела по плечу, а затем, эластично изгибаясь, скользнула к юбке и прошлась по бедру.

От такого прикосновения ей стало не по себе, она отступила назад. А он сделал шаг вперед, и расстояние между ними не увеличилось.

Наконец, Ольга справилась со своей растерянностью и показала на стул, приглашая Дорчакова сесть:

— Неожиданно, Антон, неожиданно, — сказала. — Что тебя привело в музыкальную школу?

Артистично разведя руки в стороны, он не отрывая взор от ее глаз:

— В музыкальную школу? О, нет, нет, вся музыкальная школа мне не нужна! Мне достаточно одного класса, в котором преподаешь ты!

Теряясь в догадках, зачем здесь появился Дорчаков, Ольга с иронией спросила:

— Уж не желаешь ли ты взять у меня несколько уроков музыки? Тебе никогда не хотелось научиться играть на пианино?

Повернувшись к музыкальному инструменту, Антон поднял крышку, ткнул пальцем клавиши. Когда звук утих, ответил:

— Ты вытаскиваешь из моей души детские воспоминания. В детстве я действительно хотел научиться играть, — нажал еще несколько разных клавиш, прислушался к звукам. — Но у родителей не хватало средств для моего обучения. Купить пианино было им дорого. А на баяне, скрипке, гитаре я играть не хотел. Так что пришлось довольствоваться чтением книг. Читал очень много, запоем. Забывал о сне. И не жалею об этом! Нет, не жалею! — Дорчаков подошел к столу, пролистал ноты, лежавшие на столешнице.

— Книги — это прекрасное занятие, очень достойное, — одобрила Ольга.

— Никогда не понимал, как можно писать музыку, — он ласково погладил ноты. — Волшебство какое-то. Великие люди. Непостижимые. Книги — такое же волшебство. Представляешь, из обыкновенных слов, совершенно обычных, какими мы с тобой разговариваем, вдруг образуется поразительно красивый букет пьесы. Не будь книг в моем детстве, наверное, из меня не получился бы режиссер. Но вполне смог бы получиться какой-нибудь спортсмен.

Окинув его фигуру, она не увидела в ней спортивной формы и с сомнением сказала:

— Интересно. И в каком же виде спорта?

На какое-то время застыв лицом, он попытался припомнить свое детство, возможно, какие-нибудь эпизоды из него, а, может, целый отрезок. Но также, вполне вероятно, постарался заглянуть не только в детство.

Из детства мало что остается в памяти. Оно мимолетно, оно, как вспышка спички. Попробуй ухватить стремительный взрыв пламени. Не ухватишь. Зато потом можно спокойно наблюдать, как спичка горит до полного угасания. И это спокойное горение остается в памяти лучше. Оно за пределами детства, оно там, где появляются мечты. Видимо, Антон припоминал все сразу. Потом сбросил мимолетное оцепенение, и охотно пояснил:

— В виде спорта, который я до сих пор люблю. Всегда любил играть в футбол. В моем детстве и юношестве футбол был нормальным увлечением. Теперь я, конечно, не играю, но слежу за играми с удовольствием. Ты не смотри, какой я теперь, я не всегда был таким! — Глаза Дорчакова жадно поедали Ольгу, этот взгляд казался ей липким и навязчивым.

Ощущение дискомфорта от присутствия Антона, вносило в ее душу непонятное беспокойство. Выжимая из лица улыбку, она заметила:

— Как видишь, в классе нет футбольного поля. И футболистов тут нет. Так что же привело тебя сюда?

— Любопытство, Ольга, любопытство, — без запинки ответил он. — Желание больше узнать. Захотелось посмотреть на твой театр, — Антон опять подступил к ней очень близко и дыхнул в лицо тихо и вкрадчиво. — Ведь здесь твой театр, — его рука быстро взяла ее за локоть.

— В моем театре только одна главная декорация, это пианино, и много маленьких совсем неопытных актеров, — принимая его игру, сказала Ольга и произвела движение, освобождаясь от его руки.

Сделав шаг назад и оценивающе, как цыган оценивает лошадь, в который уже раз Антон осмотрел Ольгу с ног до головы:

— Но ведущая актриса, конечно, ты! И ты прекрасная актриса, мои тебе аплодисменты! — громко захлопал в ладоши. Он вышагивал вокруг нее, словно паук вокруг своей жертвы, опутывая паутиной.

— До актрисы мне, как до луны! — не согласилась она. — В актерстве я ничего не смыслю. Моя роль здесь проста, я учу детей музыке. Но если тебе нравятся сравнения с театром, то здесь у меня роль преподавателя музыки.

— А тебе не хотелось бы стать ведущей актрисой театра? — манерно воскликнул Дорчаков. — Я сделаю из тебя звезду! Настоящую звезду! Ты уже выросла из роли преподавателя, ты ее переросла. Пора двигаться дальше. Пора, пора, Ольга. Это просто возмутительно, это никуда не годится зарывать свой явный большой талант в игру с детьми.

— Я слышала, Антон, что хороший режиссер должен обладать хорошей фантазией. Ты хороший фантазер! И, наверно, хороший режиссер, — отозвалась она.

Уловив в ее словах насмешку и равнодушие к тому, о чем он говорил, Антон схватил руку Ольги, поцеловал, громко воскликнув:

— Ольга, мы живем в такое время, когда все происходит не так, как должно быть! Я — режиссер! Главный режиссер и все. Но не Великий. И я это прекрасно осознаю! Но чем Великий отличается от Главного? — сделал многозначительную паузу. — Я тебе скажу, Ольга! Великий учит людей, а Главный — развлекает! Как видишь, разница огромная! Вот ты — Великий режиссер, потому что ты учишь детей. А я просто Главный, поэтому всего-навсего буду их развлекать, когда они вырастут.