Вероятно, воеводскую должность исполнял один из ближайших бояр Данила и Василька Мирослав, на протяжении более тридцати лет находившийся в самой гуще борьбы названных князей за столы. В 1208 г. он участвовал в отражении претензий черниговских князей Святослава и романа на княжения в Галицкой земле. В 1213 г. вместе с Данилом ушел из осажденного поляками и венграми Галича, а в 1227 г. принимал участие в осаде и взятии города Черторыйска. Летописец не называет Мирослава воеводой, впрочем как и других бояр Данила и Василька, но отдельные из свидетельств позволяют это предполагать. Особенно, содержащиеся в статьях 1229, 1231 и 1232 гг. Согласно первому из них, Мирослав командовал отдельным полком во время осады Конрадом и Данилом польского же города Калуша. По распоряжению Данила и Василька Мирослав должен был занять позиции с обратной стороны города. «А Мирослава посласта в задъ града и иныи полкы».[255]

Под 1231 г. летописец сообщает о том, что в помощь Данилу в его походе на Перемышль прибыл и Мирослав: «А Мирославу пришедшу к нему (Данилу — П. Т.) на помощь с маломъ отрокъ».[256] Кем были эти отроки, сказать сложно, но не исключено, что под ними подразумевалась младшая дружина.

В статье того же года содержится рассказ о необычном проступке Мирослава. Летописец полагает даже, что он стал результатом помутнения рассудка боярина. Случилось это во время военного конфликта венгерского короля Андрея и Данила Галицкого. Взяв Ярославль и Галич, король подошел ко Владимиру. Ни Василька, ни Данила в нем не было. Город должен был защищать Мирослав. Летописец замечает, что он бывал храбр на рати, однако теперь решил заключить мир с королем, не дав ему боя. «Мирославъ же бѣ во граде, иногда же храбру ему сущю. Богъ вѣдать тогда бо смутися умомъ, створи миръ с королемъ вез свѣта князя Данила и брата его Василка».[257] Сообщив об этом беспрецедентном проступке, летописец заметил, что оба Романовича были очень недовольны этим. Можно было ожидать, что на этом карьера Мирослава и закончится, но этого не случилось. В летописи он упомянут еще дважды, под 1232 и 1234 гг., причем, по-видимому, в том же качестве воеводы и доверенного лица Данила Галицкого.

Воеводой, судя по летописным известиям, служил и еще один волынский боярин Глеб Зеремеевич. Впервые упомянут в летописи под 1211 г. вместе с боярами Данила Мирославом и Демьяном. Причем, был мужем Мстислава. В статье 1213 г. он назван вместе с Дмитрием и Мирославом. Поскольку Дмитрий представлен летописцем как тысяцкий, два других боярина были, скорее всего, воеводами. В пользу этого свидетельствует и то обстоятельство, что Глеб Зеремеевич, уйдя с Данилом из Галича, храбро сражался с наступавшими полками венгерского короля Коломана и союзных ему поляков. «Данилъ во младъ бѣ и видѣвъ Глѣба Зеремеевича и Семьюна Кодьниньского, мужескы ѣздяща и приѣха к нима укрѣпляя и».[258]

После этого Глеб Зеремеевич упомянут летописью в событиях междукняжеской борьбы на Волыни и в Галичине. Судя по этим известиям, не отличался особой верностью своему сюзерену. В последние годы жизни Мстислава Мстиславича служил ему. В 1231–1232 гг. переметнулся на службу венгерскому королевичу Андрею вместе с Болоховскими князьями. В 1234 г. отступился от королевича и вновь поддержал Данила Галицкого. Когда большая половина Галича, как пишет летописец, встречала своего князя Данила, среди встречающих был и Глеб Зеремеевич. В благодарность за это Данил одарил бояр и воевод городами. «И разда городы бояромъ и воеводамъ и бяше корма у нихъ много».[259]

В летописи под 1261 г. содержится любопытный рассказ о том, как во время осады Холма войсками Бурундая, князь Василько прибег к необычной хитрости. Будучи мирником татарского воеводы, он пообещал, что прикажет холмлянам сдать город. Однако, речь его, сопровождавшаяся загадочным бросанием на землю трех камней, содержала прямо противоположный смысл.[260] Для нашей темы важным является то, к кому обращался Василько. По летописи, это были Константин и Лука Иванкович. Василько называл их холопами, но нет сомнения, что они были старейшинами городскими.

Судя по подобным парным упоминаниям, содержащимся в Киевской летописи, можно думать, что мы возможно имеем здесь дело с воеводой и тысяцким. Когда в 1146 г. Всеволод Ольгович осадил Звенигород и жители города уже готовы были сдать его, в события резко вмешался воевода и, посредством казни паникеров, предотвратил капитуляцию. «И бѣ у нихъ воевода, Володимеръ муж, Иван Халдѣевичь, изоима у нихъ мужи 3, и уби я, и когождого ихъ перетенъ на полъ, поверже исъ града, тѣмъ и загрози имъ».[261]

Особенностью следующего исторического этапа, отмеченного правлением в Юго-Западной Руси сыновей Данила и Василька, было возрастание роли воевод. Последние нередко просто заменяют в военных походах и битвах своих князей. Когда в 1273 г. потребовалась помощь польскому князю Болеславу, то Лев и Мстислав Даниловичи лично повели свои дружины, а Владимир Василькович ограничился посылкой своего воеводы. «Володимеръ самъ не иде, но посла свою рать со Жилиславомъ».[262] Предлогом служило то, что заратились ятвяги, но так Владимир будет поступать и позже. Равно как и другие галицкие и волынские князья.

Впрочем, практика перекладывания своих обязанностей на воевод имела место и ранее. Достаточно вспомнить княжение Ярослава Осмомысла. В посмертном панегирике ему сказано о том, что он «гдѣ во бяшеть ему обида, самъ не ходяшеть полкы своими».[263] На заключительном этапе правления так поступал и Андрей Боголюбский, поручавший руководство походами на Киев, Новгород или на Болгар своему воеводе Борису Жидиславичу. Когда в 1174 г. он собрал силы многих своих союзников для похода на Киев, то «посла с ними сына своего Юрья и Бориса Жидиславича воеводою».[264]

В 1273 г. галицкие и волынские князья принимают решение осуществить объединенный поход на ятвягов, на также сами не идут, а поручают его воеводам. «Посемъ же сдумавше князи поити на Ятвязи. Приспѣвши же зимѣ, сами князи не идоша, но послаша воеводы своя ратью. Левъ же посла со своею ратью Андрея Путивлича, а Володимиръ посла со своею ратѣю Желислава, а Мьстиславъ посла со своею ратью Володъслава Ломоносаго».[265] О какой бы-то ни было мобилизации ополченцев в летописи не говорится, что свидетельствует, по-видимому, о том, что поход был осуществлен силами княжеских дружин.