ухаживать, хотя она на Салеха посматривала. Короче, просидели мы до утра и разошлись. В два часа примчалась ко мне Надя. Глаза — по полтиннику, бледная как смерть. Говорит: «Ребенка украли!» Я мигом в себя пришел, расспросил ее, что да как, и мы поехали к ней. Салех, кстати, у меня ночевал, так что к нему заезжать не пришлось. У Нади я убедился, что ребенка нет, послал Глашку за братом. Потом поехали к вам. Вот, в общем-то, и все! Ребенка нет, кто его похитил, неизвестно.

Беседа проходила в неформальной обстановке, но как только Воронов вновь заговорил, Алексеев понял, что дружеские расспросы на этом закончились, начался самый настоящий допрос, и ему лучше не уходить от ответов и не пытаться выставить себя в лучшем свете. По тону Виктора якут догадался, что Воронов допрашивает не в первый раз.

— Надя тебе кем приходится? — спросил Воронов.

— Седьмая вода на киселе. Или точно надо? Наши отцы — двоюродные братья.

Алексеев взял кружку с горячим свежезаваренным чаем. Сделал маленький глоток, внимательно посмотрел на собеседника.

— Если тебя другой момент интересует, то «да», я бы с ней, как с женщиной, дело имел. Жениться на ней я не смогу, родня не даст, а так, отбросив условности, почему бы нет?

— Какие у нее планы были на ближайшее время?

— Никаких. Она только родила, какие могут быть у молодой матери планы? Ребенка выкормить, осмотреться, с Бичом определиться, в конце концов. В институте ей дали академический отпуск. Родители денег выслали.

— Ваши родственники могли похитить младенца?

— На кой черт он им сдался? Моей родне он не нужен, а если бы понадобился, зачем его похищать? Отбили бы телеграмму, Надя сама бы его привезла.

— Как ты думаешь, родственники Бича могли его украсть?

— Вряд ли. Он для них чужой. И потом, здесь сработает обратный вариант: если бы они захотели, Надя бы с ребенком в Туву поехала на смотрины.

— Тогда почему ты думаешь, что его мог Бич похитить?

— Потому, что он — дурак, у него ветер в голове. Напился в Новый год и украл пацана.

— Угу! — «согласился» Воронов. — Украл. И хлороформ не забыл заранее приготовить. И место, куда младенца привезти, нашел. И чем кормить его, в магазине купил.

— Надя его грудью кормила, — не дожидаясь вопроса, уточнил Алексеев.

Воронов посмотрел на часы: почти шесть!

«Пока я не увижу место происшествия и действующих лиц, расспрашивать мне Алексеева больше не о чем. Если что-то припомню, то по дороге спрошу».

— Поехали к сестре! На месте посмотрим, что да как.

— Тут вот какое дело, Витя! Мы решили, что пока милицию в розыск ребенка вовлекать не станем. Вначале сами разберемся, что к чему, а заявление всегда написать успеем.

— С милицией сами решайте. Ко мне вы, как к сотруднику милиции, с заявлением о пропаже ребенка еще не обращались. Но если ты сейчас скажешь, что хочешь сделать официальное заявление о совершенном преступлении, то я приму письменное заявление и отдам дежурному по школе для принятия решения в рамках действующего УПК РСФСР. Я сейчас, в данный момент, пребываю в двух лицах. Первое — твой знакомый. Второе — сотрудник милиции.

— Не, не надо! Я все понял. Давай поступим так: к тебе приехал не совсем трезвый знакомый, что-то там рассказывал о ребенке, ты не поверил и пошел проводить его до дома. Так пойдет?

— Сгодится. Поехали!

Одевшись, Виктор заглянул в комнату Сэмэна. Рогов, пьяно улыбаясь, сидел за столом, что-то рассказывал парням. Увидев Виктора, жестом позвал присоединиться. Воронов мотнул головой и повел Алексеева на улицу.

«Рог специально выпил, чтобы в это дело не ввязываться, — догадался Воронов. — Черт с ним! Сам попробую разобраться!»

…В бедных семьях Туркмении отвар опиумного мака издревле использовали для успокоения младенцев. Работающая день и ночь в поле мать смазывала губы младенца маковым отваром, и он спал целыми сутками, грудь не просил. У женщины, рассматривавшей запеленатого ребенка, макового отвара не было, а если бы был, то она бы не знала, как его использовать. Женщина родилась вдалеке от Туркмении и о снотворных свойствах мака никогда не слышала. Зато у нее была приготовлена спиртовая вытяжка корня чернокрыльника поздноцветущего (жестколистного). Увидев, что ребенок зашевелился и готов проснуться, женщина обмакнула кончик пальца в пахнущую спиртом жидкость, смазала им губы младенца, посмотрела на часы. До приезда кормилицы оставалось совсем немного.

15

Квартира, откуда похитили ребенка, находилась на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома постройки середины 1950-х годов. Изначально в таких домах на кухне была сложенная из кирпичей печь для приготовления пищи. В подвале дома каждый жилец имел огороженную клетушку для хранения дров и угля. В начале 1960-х годов печи в домах разобрали, клетушки приспособили для хранения всякого хлама, который выбросить жалко, а в квартире хранить незачем.

Театр начинается с вешалки, квартира — с прихожей. В однокомнатной квартире, где временно проживала Надежда Алексеева, прихожая была крошечной: ни санки у стены поставить, ни развернуться с мешком картошки — обязательно что-нибудь заденешь или снесешь. Слева от входа на стене была прибита полка для головных уборов. На ней лежали две женские меховые шапки с длинными ушами и три мохеровых шарфа. Один из них был шотландским.

Мода на мохеровые шарфы появилась в Советском Союзе в конце 1970-х годов. Мохеровый шарф — вещь практичная. Кроме своего прямого назначения — защищать горло и грудь в холодную погоду, шарф можно было использовать в качестве женского головного убора. В сильный мороз от шарфа на голове толку было мало, но красота и дань моде требуют жертв. Со временем мохеровые шарфы стали не столько предметом гардероба, сколько своеобразным атрибутом, свидетельствующим о материальном положении владельца.

Мохеровые шарфы были двух видов: сотканные из натуральной шерсти и из искусственного волокна. На родине Воронова яркие шарфы из искусственного волокна назывались «козлячими». Это название не имело никакого отношения к ангорским козам или горным козлам. В нем было зашифровано отношение потребителей к способу изготовления шарфов — кустарной вязке, при которой середина шарфа со временем расползалась, обнажая прочные продольные нити. В Сибири не переносящие грубых слов горожане называли искусственную нить не «козлячей», а «лебяжьей». Никакого логического объяснения этому названию не было. Все прекрасно знали, что у лебедя шерсти нет, а из лебединого пуха невозможно соткать нить для шарфа, но условное название широко применялось, и даже находились «специалисты», которые могли отличить «козлячью» шерсть от «лебяжьей». Стоили такие шарфы, в зависимости от