Георгий подошел к шкафчику, где между стеклами были вставлены фотографии дочери Лазаренко, в том числе и семейные, старые детские, с родителями. Молодой Михаил Исаакович выглядел довольно симпатичным дядькой, рядом с которым жена – очень красивая женщина, неудивительно, что Лазаренко так и остался вдовцом. Их курчавоволосые дети – прямо сущие ангелы. И дочка у него красавица, хоть сейчас на большой экран, – а вот, поди ж ты, одна…

– Еще раз извините, Михаил Исаакович, – покаянным голосом сказал Георгий. – Уж очень вы разозлили меня своими обвинениями. К тем методам, на которые вы намекнули, я не имею никакого отношения.

– А как же пресловутое хладнокровие? – пока еще с желчью в голосе спросил Лазаренко.

– Прямо в точку сказано! И все же, думаю, вы меня простите.

– Откуда такая уверенность?

– Интуиция, Михаил Исаакович. Интуиция. Она же инстинкт, оно же чутье, нюх, проницательность, шестое чувство. Как много определений чувству, существование которого трудно доказать, но все уверены, что оно реально.

– Я, знаете, думаю, что тот человек, у которого и в самом деле особенный нюх на будущее, не стал бы распространяться на этот счет абы с кем.

– И тут вы правы, Михаил Исаакович. Вопрос лишь в том, кого считать абы кем. Впрочем, не будем отвлекаться. Пьем чай и за дело…

Небольшой четырехэтажный дом, где жил Коля Чубасов, состоял из частично расселенных коммуналок – готовили под снос. Одноэтажные избушки по соседству уже были снесены. О том, что и этому строению скоро придет естественный конец, даже если его не сносить, красноречиво свидетельствовала огромная трещина, протянувшаяся по диагонали между нижним углом и верхним этажом второго подъезда. В соседнем, первом, подъезде еще жили люди, и большая пятикомнатная квартира, где обитал Коля Чубасов, была целиком в его распоряжении – так сказала дворничиха, знавшая здесь практически каждого.

– Кольки дома нет, я его час назад видела, как ушел, – сказала тетка и показала сначала на окна последнего этажа, потом в ту сторону, куда подался Чубасов. – Он на автобазе работает слесарем.

– Что ж он образование-то губит? – расстроился Лазаренко. – А мне сказал, что в аэропортовскую медсанчасть устроился. Врал, значит…

– Так он трепло и есть, – сказала тетка. – Мне трешку уже месяц должен, все никак отдать не может. Одними отговорками кормит.

После этих слов она как будто более придирчиво посмотрела на Волкова и Лазаренко.

– А зачем интересуетесь Колькой?

Георгий с неохотой полез за удостоверением.

– A-а, так вы небось из-за его братца здесь?

– Какого братца? – спросил Георгий.

– Да ходит тут к нему один. Ночует в квартире. Сперва я забоялась, как бы дом не сожгли. Сносить будут, а все равно жалко. Домоуправу пожаловалась, он вроде разговаривал с Колькой – тот сказал, что это брат его. Я сама только один раз его издали мельком видела вместе с Колькой. Какой-то он странный, братец у него. Больной, что ли. Росточком невысокий, лицо вечно прячет, будто уголовник беглый. Но ничего плохого пока не сделал. Ну, думаю, брат так брат. Может, болел в детстве, уродством Бог наказал несчастного. Пущай ходит. Колька, вообще-то, парень всегда бойкий был, шебутной. А как этот родственник объявился – тише воды стал. Значит, на пользу пошло. Ну я и не встреваю боле. Да я здесь теперь и не каждый день бываю. У меня вон тама, – она показала на стоявшие в удалении новостройки, – работы теперь полно.

Таинственный братец, уголовник он там или не уголовник, – вполне приемлемая кандидатура на то, чтобы надоумить Колю Чубасова на какие-нибудь скверные дела. А то и сам… Кто-то же воткнул нож в живот тому мертвецу, которого нашли дачники.

– И что, брат этот часто у него ночует? – пока для общей информации поинтересовался Георгий.

– Да почитай что каждый день. Он и сейчас там, наверное.

«Оп-па!»

Тетка попалась говорливая, и голос у нее оказался уж больно громкий. Как бы этот братец не услышал их из окна.

– И давно он у Чубасова прижился? – тихим голосом спросил Георгий и дал знак дворничихе, чтобы не орала как оглашенная.

– Почитай, недели две живет, – она заговорила сипло, но все равно громко, совершенно не умея шептать.

Пока все сходилось – первая жертва непонятного изуверства подходила по времени.

– Спасибо, – сказал Георгий и повернулся к заведующему: – Михаил Исаакович, вы вдвоем здесь постойте, ладно. А я поднимусь пока.

Тетка встревоженно посмотрела на Волкова, потом на Лазаренко, как будто прицениваясь к старику: сможет ли он в случае чего дать отпор преступнику?

– Вы его поймать хотите, да? Может, за участковым сбегать? – предложила она.

– Ни в коем случае!..

Деревянные полы и лестница неухоженного подъезда были сплошь усыпаны обвалившимися кусками штукатурки. Когда-то беленые углы стен чернели от копоти и паутины. Жизнь, если и скрывалась за дверями, то была не слышна. Зато каждый шаг Георгия, сопровождаемый тяжелым поскрипыванием, отчетливо разносился по пролетам.

Дойдя до верхнего этажа, где дверь в квартиру Чубасова была первой на площадке, Георгий остановился, прижался ухом к двери, прислушался. Внутри ни звука. Он толкнул дверь – заперто. Нажал кнопку звонка, затем второй раз и не отпускал секунд пять. Снова прислонился ухом к растрескавшемуся филенчатому полотну – ни звука.

Георгий понимал, что со своей неудержимой тягой к расследованию уже зашел далеко, и теперь находился перед выбором – либо отказаться от своих намерений, оставить все как есть, либо вторгнуться в чужое жилище, не имея на то никакого права. Первый вариант позволял избежать лишних проблем, но не устраивал своей бесперспективностью. Да он просто уважать себя перестанет!

Вариант второй давал возможность приблизиться к разгадке и докопаться все-таки до правды, хотя и сулил неприятности. Но ради цели своей Георгий сейчас готов был наплевать на любые условности. Тем более что дверь необязательно взламывать. Все можно сделать очень культурно. Как говорит старик Васильев, зря, что ли, на спецкурсах ваньку валял?

Без особого труда справившись с замком с помощью скрепки и швейцарского ножа, Георгий отворил дверь. В ноздри ударил несильный, но чувствительный застойный запах, царивший в квартире. Странный запах, немного напоминающий мертвятину. Так пахнут цветы в вазе, когда некому сменить воду и стебли обволакивает желеобразная дурно воняющая слизь. Если бы Коля Чубасов до сих пор трудился на своем поприще, можно было подумать, что паренек таскает работу на дом и препарирует тела на собственной кухне.

«Уж и вправду – не превратил ли Коля обезлюдевшую квартиру в прибежище каких-нибудь маньяков, изуверов-трупоедов?»

Георгий прокрался к ближайшей комнате – через открытую дверь виднелись голые стены и валявшиеся на полу вещи, брошенные съехавшими отсюда жильцами: сломанная табуретка, тряпки, куски проводов, пустая рама от фотографии или картины, еще разная мелочь. Такое же запустение он нашел и в двух соседних клетушках, двери которых были открыты настежь. Георгий с досадой подумал, что забыл уточнить у дворничихи, в какой из комнат живет Коля.