– Теще плохо, а старшая дочь с ней.

– Кстати, мы уже почти два часа в пробке, а ты ни разу не позвонил им.

– Уверяю, моя судьба тещу не интересует.

При мысли о теще Греков невольно поморщился. Сейчас начнет ныть и причитать. Анастасия Петровна зятя терпеть не могла и обвиняла во все смертных грехах. И никогда не упускала случая на него пожаловаться.

– А поминки? Там, должно быть, все уже остывает.

– Если бы волновались, давно бы уже позвонили сами!

– Но они думают, что мы подъезжаем!

– Что, это я должен позвонить? – взвился Греков.

– Но ведь это ты застрял в пробке!

– Но ведь это они пользовались Нинкиными деньгами!

– Тебя что, кроме денег, ничего не интересует?

– А тебя что, ничего не интересует, кроме моей жены? Даже покойной?

Они, словно боевые петухи, сидели друг против друга. Оба красные, потные, возбужденные. Оба тяжело дышали. Перепалку прервал сигнал. Сзади загудела машина. Потом справа, слева.

– На дорогу смотри, – буркнул Греков.

Петров нажал на педаль. Машина сделала пару судорожных рывков вперед и вновь замерла. Володя всем корпусом развернулся к оппоненту:

– Так устраивает?

– С ума тут можно сойти! – высказался Греков. – Ну и денек сегодня!

– Хорошо. Ты не хочешь звонить, так я позвоню.

– Кому?

– Анастасии Петровне.

– Пожалуйста! Только учти: она в постели.

– Тогда я позвоню Нининой сестре.

– У тебя что, есть номер ее мобильного телефона?

– У меня все есть, – с намеком сказал Володя.

– Оперативно.

Юрий Греков не удержался и хмыкнул. Так-так-так. Лучший друг ведет двойную игру. Собирал, значит, компромат. Неужели из-за Нинки? Выходит, недооценил. Не думал, что это так серьезно. Любовь, значит? А бывает такое? Выходит, что бывает! Раз Петров уперся: узнаю правду, и все тут! И вот уже несколько дней копает!

– Оперативно, – повторил Греков. – Значит, ты все эти дни собирал информацию?

– Я тебе уже сказал. Я не верю в ее самоубийство.

– Хорошо. Звони Вальке. И теще звони. Они тебе расскажут.

– Значит, они все знали?

– Разумеется! Стал бы я от них скрывать, что их Ниночка спятила! – раздраженно сказал Греков. – Да я их сам привез к себе на дачу! Чтобы они увидели своими глазами и не обвиняли меня потом во всех смертных грехах! Вразумили бы ее! Присмотрели! А они что? Как же! Им только деньги были нужны! У одной двое детей, у другой дача! Все заняты! Повесили мне на шею этот хомут! А теперь я, выходит, и виноват во всем! Они пользовались, а я виноват!

– Не кричи.

«Ну-ну-ну. Возьми себя в руки. Это все пробка. Проклятая пробка! Как это все некстати! Сейчас бы домой, в прохладу, к холодильнику, где стоит ледяная бутылка водки. Выпить, расслабиться. Прийти в себя. А тут пробка».

– А что мне остается? – сказал Юрий уже на полтона ниже. – «Мы с Ниной были так близки, почему она мне не сказала?» – передразнил он Петрова. – Потому, что кончается на «у»!

– Так я звоню?

– Да звони!

Петров вновь достал из-за пазухи мобильный телефон и стал искать в записной книжке номер.

Юрий Греков напряженно ждал…

… – Ну? Что он сказал? – жадно спросила Татьяна, когда Антонина Дмитриевна закончила разговор со старшим оперуполномоченным Петровым.

– Ждите результатов. Я вам сообщу… Господи-и-и… – простонала заведующая библиотекой. – Ну за что-о? За что-о? Что я для них не сделала? Для сынков моих?

– Вот именно: все сделали, – неожиданно сказала Галя. – Вспомните: как вы старшего-то баловали? Толю?

– Молодая еще, меня учить! – вскинулась Антонина Дмитриевна. – Своих сначала вырасти!

– Галя права, – вмешалась Татьяна. – Что Толька балованный, это уж точно. Твой тогда завскладом работал, денег было море. У тебя и дубленка импортная, и сапоги финские, и костюм замшевый, – все было. А откуда?

– А ты всю жизнь мне завидовала!

– Не всю. Но ты бы хоть раз предложила: давай, Татьяна, и тебе достану. Сапоги там или джинсы для девчонки. Кроссовки те же. Нет, ты хотела, чтобы все это было только у тебя одной. Чтоб только ты – и в замшевом костюме! А теперь спрашиваешь: за что? Ты, Антонина, не по совести жила.

– А ты по совести? – всхлипнула заведующая. – Завидовала по совести? Сплетни про меня распускала по совести? Я ведь тоже помню, как…

– Ну, завели! – поморщилась Галя. – Начали считаться! Да когда это было-то? Вы еще революцию вспомните!

– Сплетни? – не унималась Татьяна. – А за что твоего мужа со склада попросили?

– Не попросили. – И Антонина Дмитриевна со злостью посмотрела на своего зама. – Он сам уволился. В трудовой книжке так и записано: по собственному желанию. Статья тридцать первая.

– И во сколько же она ему обошлась? – фыркнула Татьяна. – Тридцать первая статья? Все отдал или на черный день осталось? Нет, Тоня, это не сплетни. Это чистая правда.

– За правду, значит, ратуешь. Ишь! Правдивая!

– Да уймитесь вы! – сказала Галя. – Не время сейчас считаться! Что посеяли, то и выросло. Все у Толика на глазах было. И как отец воро… деньги зарабатывал и дом был – полная чаша, как потом откупался. Чего уж греха таить? О младшем надо подумать. О Пашке.

– Да, Антонина Дмитриевна, – сказала вдруг Таисия Максимовна, перемещаясь поближе к группе, которую возглавляла заведующая. – Почему к вам с обыском-то пришли?

– Нинкины бриллианты ищут, – поджала губы заведующая. – Вроде как Толину машину видели у коттеджного поселка в тот вечер, когда она застрелилась.

– Чего ж ваши сыновья там делали? – удивилась Инна.

– Долг возвращали, – с иронией предположила Татьяна.

– Пашка весь вечер дома был, – упрямо сказала заведующая. – На этом стояла и буду стоять! И мой подтвердит. Сидели все трое на диване и телевизор смотрели.

– Может, и Толя с вами был? – тонко улыбнулась Татьяна.

– Может, и был.

– А если найдут бриллианты?

– Да откуда ж они у нас?

– Сама призналась: сказала Пашке про драгоценности, а тот – старшему брату. Вот они и полезли к Нине на дачу. А там, кто знает?

– Позвоню-ка я старшему, – сообразила Антонина Дмитриевна. – Надо ему сказать, что у нас дома обыск.

– Догадалась наконец! – фыркнула Татьяна. – Да у него небось тоже милиция! Раньше надо было думать!