– Значит, она относилась к Павлу как сыну. И если бы он около полуночи позвонил в дверь…

– Думаю, она бы ему открыла. Решила бы, что парню нужна помощь: деньги там, с родителями поссорился или еще чего. Постой-ка… – И Греков задумался. – В тот вечер был звонок к нам на квартиру. Я взял трубку, а там молчание. Потом еще раз позвонили. Проверяли, что ли, где я нахожусь? Узнали, что я в городе, и поехали на дачу. Логично. А я этому звонку значения не придал! Вот оно что! Петухов звонил! Послушай… А тот свидетель, который их видел.

– А что свидетель?

– Ты сказал: он возвращался из магазина. Насколько я в курсе, круглосуточно там можно купить только спиртное. Он что, за бутылкой ходил?

– Именно, – вздохнул Петров.

– Небось был уже в нетрезвом состоянии. Выходит, его показания можно оспорить. Мало ли, что мужику спьяну привиделось!

– Можно было бы оспорить, – охотно согласился Петров, – если бы не камешки, которые нашли у Петуховых в квартире.

– Я думаю про младшего: неужели и он там был?

– Надо было следить за парнем. Сами виноваты, упустили. А у него возраст такой. На старшего насмотрелся – бандитской романтики захотелось. Им сейчас хочется все и сразу, молодежи. Ждать мочи нет. А тот небось и в казино водил, показывал: смотри, мол, младшой, как надо жить! Бац – и в дамки! А ты, дурак, пять лет в вузе будешь париться, а потом работать от звонка до звонка, на чужого дядю. И мать давит: учись, ходи на курсы, вытягивай аттестат. Старший-то институт бросил. Липовую справку достал, от армии отмазался. Живет широко, в свое удовольствие. Машина у него иномарка, деньги имеются. Вот Павел и сломался.

Они помолчали. Время шло. Машины по-прежнему стояли. Если и продвигались вперед, то на какие-нибудь сантиметры, не больше. Юрий Греков вытирал пот со лба. В салоне было душно.

– Второй час стоим, – вяло заметил он.

– Да, попали.

– Эти, в автобусе, небось весь коньяк выпили, – кивнул Греков влево, где через ряд затесался между двумя тяжеловозами автобус с подружками Нины. – Голос-то у Антонины был как, нормальный?

– Если она и перебрала малость, то сейчас уже протрезвела. От страху.

– Да-а…

Они опять замолчали. Из магнитолы лилась музыка. В паузах жизнерадостный женский голос сообщал о том, какой приз можно выиграть, набрав такой-то номер, и кто из современных исполнителей будет развлекать радиослушателей в ближайшие полчаса. Петров поморщился и стал ловить другой канал.

– Что? Не нравится? – усмехнулся Греков.

– Настроение поганое, а они веселятся. Кепки с майками выигрывают, в путешествия ездят. Есть канал, где звучит только классика. Хочу его поймать.

– Брось. Жизнь-то продолжается.

– Как быстро ты успокоился, Юра.

– А я не успокоился. Просто давно был к этому готов.

– К чему?

– К тому, что Нина может покончить жизнь самоубийством.

– Постой… мы же только что выяснили, что братья Петуховы…

– Ну, были там. И что?

– А камни?

– Ну, украли они камешки. Но к тому, что случилось с Ниной, это не имеет отношения. Лично я уверен: она покончила с собой.

– Ах да! Ты начал мне рассказывать, а нас прервали! Так что там с Ниной случалось по ночам?

– Приступы. Раз уж ситуация так повернулась, я вынужден тебе обо всем рассказать. Нина страдала глубокой депрессией из-за того, что не могла иметь детей. Вот уже много лет она ходила по врачам, обследовалась, а результата никакого. Вот она и впала в отчаяние. Стала странной. У Нины ведь было слабое зрение, но света в комнате она не зажигала, пока не станет совсем темно.

– Почему?

– Боялась, что при свете все равно будет видеть плохо. Специально создавала себе некомфортные условия. И кстати, была еще одна странность. Она выходила из квартиры, запирала дверь и потом нажимала на кнопку звонка.

– Она была забывчива?

– В том-то и дело, что нет! Она звонила в пустую квартиру!

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Петров.

– Я неоднократно был этому свидетелем. И в московской квартире, и на даче. Как она стояла на крыльце и звонила в дом, прекрасно зная, что там никого нет. По-моему, у нее начиналась паранойя.

– Ты так хорошо в этом разбираешься?

– А как еще объяснить такое поведение, когда жена подозревает тебя в том, что ты хочешь ее убить? Избавиться от нее? Начинает опасаться за свою жизнь, а когда ночует одна на даче, кладет под подушку пистолет. Не случайно же он оказался у нее под рукой в тот злополучный день! К тому же Нину мучили галлюцинации.

– Галлюцинации? – удивленно спросил Петров.

– Ну да. Ей виделись какие-то чудовища по углам комнаты. Она кричала: «Вот оно! Вон! Лови!» Иногда ей казалось, что чудовище заползло в нее. Нина вполне могла выстрелить не в себя. В это — которое ее мучило.

– Я вот думаю: Нина рассказывала мне все, даже то, что скрывала от тебя, любимого мужа. О своей работе, о гонорарах, о том, где прячет украшения. Почему же об этом она не поделилась?

– А ты как думаешь, сыщик?

– Что ты на меня так смотришь? – спросил Петров.

– Да брось! Чего уж теперь скрывать! Признайся: ведь ты был неравнодушен к моей жене?

– Давно знаешь? – спросил Петров после паузы.

– Всю жизнь, – усмехнулся Юрий Греков.

– Так почему молчал?

– А что я должен был сказать? Не ходи сюда, Володька? Я ведь знал, что ничего не будет. Она не отвечала тебе взаимностью. Но! – И Юрий Греков поднял вверх указательный палец.

– Что – но? – тихо спросил Петров.

– Она была женщина. А женщина перед влюбленным в нее мужчиной всегда кокетничает. Даже если он ей вовсе не нужен. Такова сущность их натуры.

– Значит, по-твоему, Нина со мной кокетничала?

– А как еще назвать вашу игру? Когда она каждый раз уговаривала тебя жениться и даже сватала своих подружек, а ты отнекивался. Как думаешь, Нина знала о твоих чувствах?

– Да, знала, – кивнул Петров.

– Ты что, в любви ей объяснялся?

Пауза. Долгая пауза.

– Давай оставим эту тему, – наконец тихо сказал Петров.

– Хорошо. Но ты спросил, почему она не сказала тебе о том, что сходит с ума, а я ответил.

– Я понял. Но кто может подтвердить твои слова?

– То есть?

– Мне она не сказала, потому что со мной кокетничала. Но ведь у нее были родные, к которым она была очень привязана, которых любила. Кстати, почему их не было на кладбище?

Греков нахмурился. Потом сказал: