– Браво! – просто сказала им она, заметив, как юношеские лица засияли улыбками. – Говорите, за проектом наблюдают Гражданская гвардия и Национальная полиция?

– А еще Министерство образования Кастилии и Леона и, вполне возможно, USAL, – добавил Саломон Борхес. – Но когда речь заходит о том, чтобы вытрясти из них деньги, начинается другая история…

Лусия улыбнулась. «Безос с деньгами родителей, Стив Джобс с его проданным „Фольксвагеном“, Цукерберг со своей комнатой в Гарварде», – подумалось ей. По затылку прошел легкий холодок.

– Именно эта программа первая позволила установить очевидные связи между тремя двойными убийствами? – резюмировала она. – Одно, тридцатилетней давности, произошло в Верхнем Арагоне, другое – в пятнадцатом году в Сеговии, и третье – в прошлом году на Коста-дель-Соль?

– Именно так.

– И вы усмотрели здесь связь с убийством моего коллеги, опираясь исключительно на эту историю с клеем?

– Связь есть, – произнес Саломон.

– Но не настолько явная, – заметила Лусия. – Я еще никогда не слышала, чтобы на месте преступления тела склеивали друг с другом.

Она помнила, каким крупным шрифтом был набран заголовок статьи о двойном убийстве англичан во время отпуска. Но то, что тела были склеены, не упоминалось ни словом, как и их странная мизансцена, и дело не было поручено ЦОП.

Участники группы глаз с нее не сводили, словно говоря: «Ну и что дальше?»

– Как вы думаете поступать? – спросила она, пытаясь скрыть охватившее ее волнение.

– Мы уже запросили полные сведения обо всех трех процессах, – ответила хорошенькая студентка с очень коротко остриженными волосами, которую Борхес называл Асса, – и хотим восстановить профиль событий, исходя из анализа мест преступления…

– А также из изучения личностей жертв, – добавил красивый брюнет, представленный как Алехандро.

– А также из изучения отчетов следователей, – подал голос маленький кругленький японец в огромных очках, которого называли Харуки. – Если, конечно, удастся их заполучить.

– Чиновники создают трудности, – объяснил Саломон.

«Ты меня удивляешь», – подумала Лусия. Прежде всего, никто из них не давал присяги.

– А вы уже кого-нибудь убили? – спросил, стрельнув в нее большими глазами, англичанин с лицом в прыщах, которого звали Улисс.

Ничего не сказала только девушка по имени Вероника.

– Я тоже собираюсь запросить досье, – сказала Лусия. – Сделаю срочный запрос. И насчет отчетов следствия тоже. Буду держать вас в курсе. А вы со своей стороны, какие бы идеи ни пришли вам в голову, не стесняйтесь, сразу сообщайте мне. То, что вы изобрели, очень важно.

Вечер четверга

Обратная дорога из Саламанки в Мадрид заняла два часа, но ближе к Мадриду ситуация осложнилась: появились пробки. Лусия воспользовалась этим, чтобы дозвониться до Ариаса.

– Что дало вскрытие Шварца? – спросила она.

Серхио Ариаса снова назначили выполнять эту работу, входившую в обязанности судебных медиков.

– Подтвердило, что Шварц захлебнулся собственной кровью и что он умер от обильного кровотечения, – сказал он. – Я тебе уже звонил. Есть еще кое-что новенькое относительно того, чем занимался Серхио в последние часы перед смертью.

Лусия напряглась.

– По словам Кармен (Кармен была их коллегой по ЦОП), ему позвонили из отдела, и он уехал. Мы просмотрели все последние его вызовы. Самый последний был сделан с неизвестного номера. Кармен расслышала, как он сказал: «Кто вы?», а потом: «Диктуйте адрес». Ей он объяснил, что некто сообщил ему сведения о прошлогоднем двойном убийстве. Вероятно, этот «некто» предоставил ему достаточно доказательных деталей и убедил его приехать.

– О каком двойном убийстве шла речь? – спросила Лусия, включив аварийную сигнализацию, хотя уже загорелся зеленый и сзади ей неистово гудели, чтобы двигалась дальше.

– Об английской супружеской паре, которая отдыхала на Коста-дель-Соль, – ответил Ариас.

О господи!

– Что еще сообщила Кармен?

– Что этот тип назначил ему встречу где-то на северо-западе Мадрида, неподалеку от Эскориала, на холмах Санта-Мария-де-ла-Аламеда. Там его потом и нашли.

Лусия похолодела. Значит, Серхио заманили в ловушку, и его смерть напрямую связана с двойными убийствами. Она тихонько выругалась. Все это надо рассказать Борхесу, но сначала ей хотелось перебрать все досье.

Она вспомнила, как белобрысый артикулировал букву за буквой, глядя в камеру слежения: Л-У-С-И-Я. Откуда он ее знал? Кто ему о ней рассказывал?

И самое главное, почему перед смертью он посчитал таким важным обратиться к ней?

– Увидимся завтра на похоронах, – сказала она.

* * *

19:58. На террасах центральной площади Саламанки, несмотря на холод, было черно от собравшихся группками студентов и туристов. Закутавшись в теплое пальто, Саломон Борхес сидел в самой гуще народа, согревался чашечкой карахильо – обжигающе горячего кофе с бренди, сахаром и корицей – и с удовольствием оглядывал ярко освещенную площадь, которая напоминала театральную декорацию. Самая красивая площадь в Испании, с арками, колоннами и медальонами с лицами Диаса де Вивара, известного под именем Сид, королевской четы Изабеллы и Фердинанда, Карла Пятого, Эрнана Кортеса и Франческо Писарро – иными словами, завоевателей, убийц и колонизаторов… Цивилизация, выстроенная из трупов, как из кирпичей, вместо цемента скрепленных кровью. Как и все цивилизации, начиная с самых древних веков, подумал Саломон. А что, разве арабская или оттоманская цивилизации веками не подпитывались на невольничьих рынках? И разве их важнейшей заботой не было перебить как можно больше соседей? Неужели японцы в Нанкине или вооруженные отряды Второй конголезской войны были менее жестоки, чем западные захватчики, которые прибегали к массовым насилиям и пыткам? И неужели те же западные захватчики не устраивали друг другу кровавую бойню? Стратегия, состоящая в том, чтобы свалить все свои ошибки на врагов, чтобы оправдать собственные преступления, стара как мир.

Саломон допил свой карахильо и встал.

Он покинул площадь через одни из ворот, выходящих на улицу Замора, и медленно пошел по ней, наслаждаясь звуком своих шагов. Вернувшись домой, в свою квартиру на последнем этаже «Дания Палас», он снял пальто и теплый шарф, сбросил ботинки, влез в шлепанцы и отправился в гостиную поставить на проигрыватель пластинку «Ринальдо» Георга Фридриха Генделя. Зазвучала большая ария «Кара Споза», написанная для кастрата. Саломон подошел к фотографии в рамочке, стоявшей на буфете. А музыка парила в воздухе. Сначала струнные. Потом голос. От пианиссимо до фортиссимо. Разве существует музыка, более цивилизованная, чем эта? Более сложная, более тонкая?