— Прямо сейчас? — жалобно спросил Льюис.

— Прямо сейчас, — безжалостно подтвердилКемаль, — ты ведь знаешь, где он учится. И директор знает, что ты мойадвокат. Если понадобится, можешь позвонить мне, я все могу подтвердить.

— Черт с тобой, — пробормотал Питер, —конечно, мне придется лететь в Бостон. — Ладно, отосплюсь в самолете. Хотятам всего сорок пять минут полета.

Встречай нас утренним рейсом.

— Спасибо, Питер. Я буду дома, можешь звонить в любоевремя.

— Думаю, мне поверят, — пробормотал Питер и первымотключился.

«Теперь все в порядке», — подумал Кемаль. Питер сделалвсе, чтобы привезти Марка к нему в Канаду. Он обвел глазами комнату, из которойговорил.

Его большой двухэтажный дом, столь нетипичный длякрупнейшего города Канады, был расположен недалеко от парка Давида Бальфура ивнешне представлял собой типичное здание викторианской эпохи. Правда, внутривсе было перестроено с учетом достижений современной техники. Повсюдуустановлена ультразвуковая сигнализация, работали камеры, фиксирующие любоедвижение в парке вокруг дома.

Внутри дом напичкан вычислительной техникой и уже прочнообживающими дома состоятельных канадцев компьютерами нового поколения.Спутниковая антенна расширяла возможности телевидения.

При желании он мог бы принимать и Москву. Но делать этогоон, разумеется, не стал, лишь позволял себе ловить иногда каналы турецкоготелевидения.

В этом доме он провел последние несколько лет. В этом доме унего была библиотека, уже не характерная для канадцев конца двадцатого века. Онпокупал книги, часто выписывая их по каталогу. Лишь иногда позволял себеприобретать в магазинах любимых с детства Толстого и Чехова на английскомязыке. Он, прекрасно владевший английским, все-таки не находил обычногоуспокоения в Толстом и особенно — в Чехове. Переведенные на английский, онипереставали так много значить, словно слились с общей американской культурой,став частью многочисленных комиксов и бестселлеров. Иногда по ночам он пыталсяпереводить Толстого и Чехова на язык оригинала. Получалось не очень хорошо.Часто не хватало того единственного емкого слова, которое подбирали эти титанымысли, стараясь выразить боль и тревогу, отчаяние и надежду, радость исомнение. Но от самого процесса перевода он получал удовольствие, словно как-топриобщаясь к давно утраченному детству. После таких «упражнений» он обычноплохо спал. И часто снилась мама. Они рассталась тогда, в семьдесят четвертом,и он вот уже семнадцать лет был вдали от нее. От связных он знал, что она жива,здорова, получает пенсию и даже зарплату своего сына, уже полковника КГБ. Изнает, что ее сын находится на очень сложной работе. Но семнадцать лет!.. Он немог даже представить себе, какие изменения произошли в Советском Союзе за времяего отсутствия. Тогда, в начале семидесятых, по улицам еще ездили старенькие«Победы» и новенькие «Волги» ГАЗ-21. Иногда встречались даже«двадцатьчетверки», но это было достаточно редко, только в Москве и столичныхгородах.

В этом доме, который он завтра должен был оставить, все былознакомо и близко. Даже его любимые картины. И ничего отсюда нельзя было взять вдругую жизнь. Он не имел права увезти даже те мелкие безделушки, которыенакапливаются в любой квартире по прошествии нескольких лет и которыестановятся непременным атрибутом жизни любого человека.

Он поднялся по лестнице в свою спальню. Включил тихую музыку.Ему всегда нравилась классика: Вивальди, Шопен, Брамс. Вот и сейчас, слушаяШопена, он лег на кровать. В этом доме все было таким близким. Никогда большене будет миллионера Кемаля Аслана. Впрочем, он об этом не очень жалел. Когдамного денег, их тратишь, не раздумывая и не обращая внимания на суммыпотраченного.

Теперь ему придется заново учиться жить на зарплату. Кемальусмехнулся. Он уже забыл про советские деньги. Забыл даже, что он ужеполковник. Сколько тогда получал полковник КГБ? Триста, четыреста долларов? Илипятьсот? Хотя нет.

Полковник получал в рублях. А доллар был равен, кажется,шестидесяти копейкам.

Кажется, сейчас в СССР ввели какой-то другой обменный курс.В десять раз выше официального. Теперь его зарплата будет равняться пятидесятиили шестидесяти долларам. Он даже засмеялся. Можно ли прожить в СССР на этиденьги? Наверное, раз ввели такой курс.

Но сама жизнь все равно круто изменится. Ему придетсяпривыкать к новой, абсолютно новой для него жизни. И от того, как он сумеетприжиться уже в другой жизни, в других координатах отсчета, будет в конечномитоге зависеть и вся его дальнейшая жизнь. Он вспомнил, как умер полковникКонон Трофимович Молодой, широко известный на Западе как Гордон Лонсдейл. Егоарестовали в январе шестьдесят первого, а уже в апреле шестьдесят четвертогообменяли на английского разведчика Винна, захваченного в ходе операцииконтрразведки КГБ по ликвидации предателя Пеньковского. Уже тогда этот человекбыл легендой. Его и полковника Рудольфа Абеля называли лучшими разведчиками-нелегаламисоветской разведки. Западные писатели и журналисты посвящали им множество книги газетных публикаций, пытаясь постичь природу успешной деятельности офицеровКГБ.

Но оба офицера, вернувшиеся домой с Запада, и десяткисотрудников КГБ, ранее проработавших долгие годы в других странах, отвыкли отжизни в СССР, и им приходилось учиться буквально заново. Особенно беспомощным вэтом плане были нелегалы, проработавшие многие годы за рубежом. Полковник КононМолодой был одним из таких разведчиков. Он так и не сумел полностьюадаптироваться к новым условиям, как некогда Ихтиандр, слишком долгонаходившийся в воде и почти разучившийся дышать, как человек. Конон Молодойумер в октябре семидесятого года, когда отправился вместе с женой и несколькимидрузьями за грибами. Просто нагнулся и вдруг упал от разрыва сердца.

Юджин помнил эту внезапную смерть. И помнил другой случай,происшедший уже с супругами, прилетевшими из Латинской Америки. Советскиеразведчики были заброшены в Латинскую Америку после второй мировой войны иуспешно продержались там полтора десятка лет, пока наконец Центр не решил, чтопора отзывать своих офицеров домой. За это время у супругов родилось двоедетей, которые даже не умели говорить по-русски. И лишь когда настало времявозвращаться, родители решили рассказать все своим детям. Только когда поездпересек границу СССР, отец, закрыв купе, рассказал своим сыновьям, кто ихродители и чем занимались.

Сыновья, воспитанные уже совсем на другой культуре и надругом восприятии советских людей, и тем более советских разведчиков, не хотелии не могли понять, почему они должны поверить в подобные объяснения. Следствиемразговора стал инфаркт у отца и нервный срыв у матери, дети которых наотрезотказывались поверить в невозможное.

Все это Юджин знал. И понимал, что Марк, маленькийамериканский мальчик, выросший на техасском ранчо своего деда, отца Марты,никогда не примет правды о своем отце. Никогда не простит своего отца заподобное «предательство». И Юджин понимал, что единственно хорошее, что онсможет сделать для мальчика, это исчезнуть без следа. И понимание этого фактамучило его более всего остального.