На обед раздали хлеб с холодным мясом, выкатили бочонок пива. Гребцы заворчали.

— Пива мало, — шепнул Паоле Гидеон. — Всего-то по кружке на брата выйдет. Ругают своего интенданта, жмотничает, говорят.

Паола хихикнула: все солдаты, видать, одинаковы. Что бородатые горцы, что усатые суровые копейщики из гарнизона ее детства… Или, может, интенданты у всех народов хороши?

Когда поели, подошел колдун. Сказал:

— Пойдем, рыцарь, поговорим.

Паола глядела, как за Гидеоном закрылась дверь единственной на корабле каютки, и снова темная паника сжимала сердце. Насколько было бы проще, не чувствуй они за собой неправоты! Хотя по Гидеону не скажешь… знать бы, его тоже, как Паолу, мучают вина и стыд, или рыцарю императора и впрямь приказ важнее чести? Хотя, быть может, лучше и не знать. В одном он прав: идет война, и даже если они не сумеют выполнить приказ — а уж скорей всего не сумеют! — нужно хотя бы выжить. Для них найдется еще дело.

А потом война закончится, и все позабудется. Наверное.

Гидеон вышел на палубу под вечер, когда Паола все губы себе искусала от тревоги. О чем говорили с гномьим магом, не сказал. И по лицу не прочесть: такое же, совсем такое же, как всегда! Одно только: сжал пальцы Паолы, коротко и резко, не то ободряя, не то намекая — будь, мол, готова. К чему?

На ночь пристали к берегу. Развели костер, варили густую кашу с мясом, снова ворчали над единственным бочонком пива. Паола надеялась, в поднявшейся кутерьме получится поговорить с Гидеоном, но колдун упорно держался поблизости от рыцаря. Поэтому Паола просто села рядом, обронила с улыбкой:

— И все-таки плыть лучше, чем идти пешком, согласись.

Рыцарь усмехнулся:

— Я бы лучше в седло. Но отдохнул, да. Согласен. Пожалуй, это был самый спокойный день с начала войны.

Пожалуй, у меня тоже, подумала вдруг Паола. Хотя нет. Был еще один…

На глаза навернулись слезы, девушка зло шмыгнула носом:

— Кончилась бы уже эта война! Знать бы, что там дома.

— Кончится, — проговорил маг. — Лишь те войны не кончаются, дева, в которых нечего ни терять, ни приобретать.

Паола не очень поняла, что он хотел сказать. Может, даже совсем не поняла. Но почему-то стало легче.

Плыли четыре дня: озером, потом вниз по реке, широкой и быстрой, со скалистыми берегами. На реке Паоле было жутковато. Понимала: допусти Альдерик хоть малую оплошку, корабль разнесет о камни вдребезги. Но горец правил уверенно, все с тем же довольным видом. Да ведь наверняка, утешала себя Паола, путь ему знаком до мелочей! Чего бояться? И маг, если вдруг что, поможет. Вон всю дорогу ветер стоит, какой им нужен, солнце светит, чистая благодать! Но глупая паника отпускала только на стоянках. Гидеон хмурился, думал о чем-то, на Паолу если и глядел, то явно с какими-то своими мыслями, к ее нынешним страхам отношения не имеющими. И не спросишь!

Поэтому, когда к закату четвертого дня берега расступились, открыв глазам городские стены на холме за гаванью, Паола вздохнула с облегчением. Что бы ни ждало их там, она слишком устала от ожидания. Устала бояться. Пусть уж, к добру или к худу, все решится поскорей.

* * *

Паола затруднилась бы сказать, приняли их как гостей или как пленников. Отведенные им с Гидеоном покои — две спальни и разделяющая их общая комната — не поражали роскошью, но были вполне удобны. Ужин тоже оказался хоть не изысканным, но сытным; правда, принесли его прямо в комнаты. А у дверей стояла стража, решительно пресекая попытки людей выглянуть из своих апартаментов.

— Ничего другого ждать не стоило, — сказал Гидеон. — Отдыхай пока, Паола.

— Что мы будем делать?

Рыцарь пожал плечами:

— Говорить. Убеждать. Торговаться. Все, что поможет договориться.

— Договориться? — растерянно переспросила Паола. — Но о чем?

— О том, что мы хотим от них получить, — ухмыльнулся Гидеон. — Просто слушай меня, Паола, и будь внимательна. Сообразишь.

— А если меня спросят?

— Переговоры — мужское дело, верно? Послушай, милая, иди спать. О завтрашнем побеспокоимся завтра.

— Ладно, — вздохнула Паола, — как скажешь.

Этой ночью за окном снова выла метель, и Паола то и дело просыпалась, едва заснув. Лезли в голову всякие страхи, вопросы без ответов, злость на Гидеона, не поделившегося с ней своими планами, а то вспоминался вдруг колючий взгляд стража границы, и тогда сердце начинало колотиться как бешеное, а по хребту рассыпались ледяные мурашки. Там, на заставе, она совсем уж было смирилась со скорой гибелью. Кто, когда вернул ей надежду? Альдерик? Гномий волшебник, так и не назвавший людям свое имя? Гидеон со своими «верь», «не бойся» и «отдыхай пока»? Снова ждать смерти молодая жезлоносица не хотела.

Но что она может? Запертая во враждебном городе, не понимая, чего и как хочет добиваться ее спутник? Чертов Гидеон, как смеет он решать один, не объяснять ничего! «Верь»! Она верит, но этого так мало! Разве трудно понять, что она тоже хочет действовать?! А не сидеть, сложив лапки, в покорном ожидании смерти или спасения!

Провертевшись всю ночь, как змея на сковороде, Паола встала уставшей и разбитой.

Она думала, их прямо с утра поведут к старейшинам, но им принесли завтрак и снова оставили одних. Время шло, тянулось, а о людях словно забыли. Гидеон то ли того и ждал, то ли просто лучше Паолы держал себя в руках — весело расправился с завтраком, не торопясь обошел комнаты, хотя искать в них, на взгляд Паолы, было решительно нечего, сел в кресло и замер, вытянув ноги и закинув руки за голову.

Паола же то стояла у самых дверей, прислушиваясь к смутным звукам, доносящимся из коридора, то подходила к окну, до рези в глазах вглядывалась в густой снегопад, то начинала бесцельно кружить по комнате.

— Да сядь же ты! — не выдержал наконец Гидеон. — Не мельтеши.

Конечно, глупо так волноваться, когда от тебя все равно ничего не зависит. Но успокоиться не получалось.

— Я не могу! Не могу сидеть, как истукан, и слушать эту тишину! Скажи хоть что-нибудь!

— Нечего пока. Жди, Паола.

— Чего?! Скажи, чего ждать?!

— Уймись! — Окрик рыцаря хлестнул не хуже пощечины. — Дождемся — узнаем. А будешь так метаться, добром не кончится.

Паола убежала в свою спальню, упала лицом в подушку и заплакала. Гидеон не пришел ее утешать.

Он прав, думала Паола. Я веду себя как дура. Я не должна мешать ему нас спасти — хотя бы мешать не должна, раз уж помочь не могу! И тут же возражала этим мыслям: кто сказал, что не могу помочь?! Почему не могу? Если бы он объяснил, что нужно делать…

Накатывала обида, и приходилось напоминать себе Гидеоновы «верь», «будь внимательна», «сообразишь»… Похоже на то, милая, что он в тебя верит больше, чем ты в него. Кто еще на кого обижаться должен.