Он подмигнул, беззастенчиво намекая на себя, хотя его костюм и манеры опровергали такую возможность. Но даже если молодой дурень ему не поверил, лакомые кусочки из высшего света должны были возбудить его аппетит.

Каким бы он ни был неотесанным, этот молодой человек проявил честолюбие. Возможно, он рассчитывал запомнить модный мотив или заставить менестреля научить его нескольким иностранным словам. Как-то даже слишком просто, подумал менестрель, в двадцатый раз настраивая виолу, чтобы заиграть песню короля Ричарда.

Исполняя эту песню, он всегда полностью использовал диапазон своего голоса, отправляя музыку парить так же легко, как облачко пара от его дыхания на зимнем воздухе. Те, кто обладал музыкальным слухом, могли ее слушать разинув рот, но молодой наследник Дюрренштайна не принадлежал к таким людям. Он явно не имел понятия, что слышит любимое творение короля, чьи сладкие песнопения были знамениты в Нормандии, Анжу, Пуату и Аквитании, землях рыцарства, и во всех остальных владениях короля Ричарда.

Менестрель закончил текст песни и умолк, продолжая наигрывать мелодию на виоле. Неожиданно наступил тот самый момент, которого он ждал. Из щели в башне густой низкий голос подхватил мелодию, продолжив поэму, которую в этой стране не знал никто, кроме ее автора, короля Ричарда.

Менестрель вздрогнул, и его пальцы соскользнули со струн виолы, странно взвизгнувших. В то же мгновение дверь внизу лестницы открылась, и краем глаза менестрель заметил фигуру владельца замка, который, положив руку на меч, прислушивался к музыке.

Губы менестреля растянулись в улыбку, хотя они с трудом повиновались хозяину.

– Ага, вижу, у вас уже есть музыкант, и неплохой, хотя ему не хватает блеска. Испытаю-ка я его еще парой куплетов.

Он снова повысил голос. Уже давно заготовил он стихи на провансальском диалекте, понять которые в этом малокультурном месте не мог никто, даже если какой-нибудь старый крестоносец понимал по-французски.

– О, мой король, – запел менестрель, – здоровы ли вы? Если взятка или обман помогут вашему побегу, то лодка, меч и быстрый конь к вашим услугам. Иначе повелитель того, кто владеет этим местом, потребует вашей выдачи.

– Меня не освободит ни взятка, ни обман. – Уверенный голос звучал почти так же прекрасно, как в собственном зале Ричарда. – Воины с мечами наголо сторожат меня день и ночь в этой маленькой комнате. Пусть потребует меня повелитель; его я не боюсь. Он всего лишь… – Здесь пение оборвалось, поскольку певец дошел до конца куплета и его мнение о Генрихе Гогенштауфене осталось невысказанным.

Чувствуя прикованный к себе взгляд владельца замка, на большее менестрель не отважился. Он поспешил крикнуть по-немецки:

– В самом деле прекрасно, незнакомец! Теперь сжалься над бедняком и посиди тихо, пока я заработаю свой ночлег!

Ему не нравились мрачные лица стоявших во дворе воинов и тревога глупого сынка хозяина, уставившегося, отвесив челюсть, вверх на амбразуру. Если бы этот паренек что-либо неосторожно сказал, мир мог бы потерять одного менестреля или одного короля.

Возможно, сеньору пришла на ум та же мысль, потому что он резко спросил:

– Адальберт, ты что, спятил? – Юноша вздрогнул и закрыл рот. Отец сделал шаг в сторону менестреля и произнес: – Это пел мой старший сын, лежащий в постели со сломанной ногой. Адальберт! Ты бы лучше пошел к брату и составил ему компанию.

– Н-но, – начал мальчик, однако, подумав хорошенько и встретив хмурый взгляд отца, надул губы, быстро прошел к двери в главную крепость и захлопнул ее за собой.

– Ты говорил, – заметил сеньор, снова повернувшись к менестрелю, – что, по слухам, короля Ричарда держат где-то в заточении. Эта история очень меня занимает! Где ты мог ее услышать?

Он говорил спокойным тоном, но менестрель почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы. Владелец Дюрренштайна был крупным мужчиной, когда-то со светлыми, а теперь уже выцветшими волосами и держался так, что заставлял не увидеть, а почувствовать, как он опасен.

– О, в тавернах Вены! – Менестрель заговорщически подмигнул. – Слухи о короле Ричарде распространились, потому что он исчез. Не в моих правилах подвергать сомнению историю, которая поможет мне заинтересовать таких людей, как ваша милость.

Сеньор рассеянно улыбнулся, но его тусклые глаза продолжали изучать менестреля, а рука задержалась на рукояти меча.

– Ты владеешь определенным мастерством и растрачиваешь его по дворам. Такие французы, как ты, обычно крутятся вокруг богатых домов, а не ходят, выпрашивая кусок хлеба, от двери к двери.

Менестрель пожал плечами, собираясь с мыслями. Претензии на серьезные знакомства могут усилить подозрения, но никому не известного человека легко убить и закопать труп, просто чтобы застраховаться от случайности.

– По правде говоря, я имею слабость к выпивке, которая стоила мне расположения герцога Леопольда. Я дал обет не пить вина до Пасхи, а к тому времени герцог уже будет повсюду разыскивать сладкоголосого Ниманда. Кроме того, я люблю разнообразие. – Как бы торопясь поправиться, он добавил: – Этот обет не распространяется на пиво.

Сеньор, казалось, принял решение. Он снял руку с рукояти меча и поманил человека, у которого символ его должности – ключ от кладовой – висел на поясе.

– Выдай ему пива, только слабого, заметь. Он не должен напиваться, пока не развлечет нас за ужином.

Менестрель тщательно обдумал, какие песни было бы разумно исполнить тем вечером, и большинство из них выбрал так, чтобы они соответствовали характеру владельца замка. Однако, к его удивлению, хозяин замка просто сидел за своим кубком с вином, не требуя музыки, не обращая внимания на мягкотелую жену и толстогубого сына. Лишь изредка, когда собаки под столом начинали слишком громко рычать и драться из-за очередной брошенной им кости и он пинал их ногой, становилось ясно, что он вполне понимал, где находится. Через какое-то время он начал говорить, рассказывать о своих обидах, почти не делая пауз, только иногда дожидаясь кивка от менестреля.

Все зло пошло от крестового похода. Рыцари заложили свои земли, чтобы добыть средства на дорогу и снаряжение. После они продали свои права, чтобы заплатить выкуп, или жадные соседи ободрали их, как липку, хватая все, что попадалось под руку, пока владельцы отсутствовали. Так за что же они страдали? Куда ушли деньги? На грязных торговцев, разбогатевших на перевозке паломников по морю, на людей, начавших драться за концессии в Акре, как только город был освобожден ценой крови рыцарей. Ах, как эти купцы стремились сторговаться с неверными и получить барыш от покупки и продажи восточных товаров! Но Божьему делу помочь они брались только за плату.

А что же паломники и поставщики мощей? Собственными глазами хозяин замка видел, как один представитель этой братии отрезал указательный палец у мертвого мусульманина, а потом продал его как палец святого Фомы, которым тот ощупывал раны воскресшего Господа. Клянусь Матерью Божьей, в землях герцога, в Австрии, есть три указательных пальца святого Фомы, и подлинность каждого подтверждена святой церковью, тоже богатеющей на чудесах исцеления. Из крепости Дюрренштайн можно посмотреть вниз и увидеть дороги, кишащие бюргерами, разъезжающими торговцами, набожными мошенниками и евреями-ростовщиками, которые не осмеливаются высунуться за границу. Как моль они пожирают богатство честного рыцаря, бьющегося за истинную веру, чтобы лишь страдать от голода, как мышь, которая попала в ловушку шкафа, сохранившего запах сыра.