Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А куда вы сейчас? — спросила Оливия. Уверенность Фергюса вернула ей утраченную надежду и бодрость духа.
— Для начала в Париж. Мне надо кое-что проверить. Одно подозрение, мелькнувшее в моей голове.
Они покинули остров через полчаса на том же катере, на котором приплыла Оливия. Фергюс распорядился задержать его и поставить капитана Уолрика в известность, что он должен будет доставить пассажиров до острова Барра, минуя родной остров Льюис. Капитан был очень недоволен, но не осмелился возражать. На обратном пути он не проронил ни слова, яростно крутя штурвал и не сводя прищуренных глаз с моря. Но когда Фергюс щедро расплатился с ним, капитан Уолрик внезапно сменил гнев на милость и даже любезно протянул руку Оливии, помогая ей выйти из катера на причал.
В аэропорту острова Барра Фергюса ожидал личный частный самолет, который незамедлительно доставил их до аэропорта Эдинбурга. Здесь их пути разошлись. Оливия улетела в Лондон, а Фергюс — в Париж.
На прощание Фергюс отечески поцеловал девушку в щеку. И Оливия восприняла это как нечто само собой разумеющееся. У нее было время на то, чтобы осмыслить происходящее. Она уже не сомневалась, что Фергюс считает ее достойной быть женой его внука. Он принял ее в семью. Но, придя к такому выводу, Оливия не запрыгала от радости, как юная козочка, а отнеслась к этому спокойно и с достоинством. Недаром в ее жилах текла кровь древних английских королей.
Глава 13
Фергюс уже давно не бывал в Париже. Эльф забыл, что в это время года город переполняют солнце и туристы, и Париж, словно по взмаху волшебной палочки, из меланхолика превращается в любителя праздничных увеселений. Это было как нельзя более некстати для настроения, с которым Фергюс вышел из самолета в аэропорту Шарля де Голля. Его настроению более соответствовал проливной дождь, который начался почти сразу же. Для Парижа такая переменчивая погода также была обычной. Было тепло и душно.
Фергюса никто не встречал, и он добирался до посольства Эльфландии в такси. Уже в пригороде Парижа поток автомобилей почти замер, отравляя свежий после недавнего дождя воздух густым запахом бензина. На только что выглянувшее солнце снова наползали мрачные тучи, предвещая грозу. Фергюс хмурился. Водитель автомобиля предпочитал хранить молчание после того, как в ответ на его реплику о погоде Фергюс измерил его уничтожающим взглядом и раздраженно посоветовал смотреть не на небо, а на дорогу.
Когда Фергюс ступил на порог старинного особнячка, в котором размещалось посольство Эльфландии, темное небо Парижа осветила первая молния. Почти сразу же раздался оглушительный удар грома. Фергюс поспешно закрыл за собой дверь. Прохлада и полусумрак вестибюля подействовали на него успокаивающе. Это была частица острова Эйлин-Мор, перенесенная на территорию Парижа.
— Гэйл! — позвал Фергюс домового, которого он, памятуя о его прошлых заслугах, оставил охранять здание посольства и заодно арестантов, содержащихся в подземелье. — Ты здесь?
— А где мне быть? — отозвался тот. И, громко кряхтя и позевывая, вышел из-под лестницы. — Я в Parc de la Villette не бегаю, как эти молодые домовые. Им бы только на шерстяном одеяле в парке лежать, да фильмы про любовь смотреть. Совсем распустились! Стали почти как люди.
— А ты на что, старик? — сухо спросил его Фергюс. — Если уж ты им не указ, тогда кто?
— Эх, повелитель Фергюс! — сокрушенно вздохнул Гэйл. — Прошло мое время, когда я мог указывать да наказывать тех, кто ослушался. Где-то моя былая силушка? Развеялась по ветру, как дым. А нет в тебе силы — нет и послушания. Ты уж поверь старику.
Фергюс не стал спорить, понимая, что старого домового не переубедить. А вместо этого приказал:
— Проводи меня в темницу, Гэйл. Хочу осмотреть здание посольства, может быть, нужен ремонт. Начнем с подземелья.
Гэйл не усомнился в словах эльфа и без возражений повел его в темницу. По дороге Фергюс спросил:
— Арестанты-то тебя слушаются? Или тоже распустились?
Гэйл заулыбался, показывая, что понял шутку.
— Она бы и рада, да со мной не забалуешь, — прохрипел он. — А девка-то настоящая оторва! И соблазнять меня, старика, пыталась своими прелестями, и грозила мне, и на жалость брала. Да только все впустую. Я ее сразу предупредил…
— А рарог? — перебил его Фергюс. — Что с ним?
— Так ведь забрали его у меня, — пропыхтел Гэйл. — Я уже и забыл о нем, сказать по правде.
— Кто забрал? — настороженно поинтересовался Фергюс.
— Сам повелитель Джеррик, — ответил Гэйл. И счел своим долгом пояснить, как будто Фергюс не знал или забыл: — Глава Совета тринадцати.
— Просто так пришел и забрал? — гневно воскликнул Фергюс. — И ты позволил? Без моего приказа?
— Так ведь был приказ, — испуганно забормотал Гэйл, сообразив, что он совершил что-то не то. — Повелитель Джеррик показал мне его. Все, как полагается — с печатью, с подписью… Я порядок знаю!
Они уже дошли до камеры, в которой раньше содержался рарог. Теперь Фергюс и сам видел, что она была пустой. Он был готов растерзать старого глупого домового, который нарушил его приказ и позволил Филиппу выйти на свободу. Но, с другой стороны, кто мог знать, что в освобождении рарога примет участие сам Джеррик! На этот случай Фергюс не дал домовому никаких указаний. Оставалось винить самого себя за недальновидность.
— Глупец-то я, а не ты, Гэйл, — прошептал Фергюс, сжав кулаки. — А за глупость всегда приходится расплачиваться. Но слишком уж велика цена!
Теперь Фергюс уже не сомневался, что к таинственному исчезновению Альфа был причастен рарог Филипп, которого он когда-то упрятал в темницу в подземелье посольства Эльфландии.
Подозрение возникло у эльфа, едва Оливия описала внешность незнакомца в велюровой шляпе, которого она видела дважды в кампусе университета в тот день, когда пропал Альф. Память услужливо подсказала Фергюсу, на кого тот был похож. Но разум отказывался в это верить. Это казалось невероятным, чуть ли не безумством со стороны рарога. Даже если Филипп чудом оказался на свободе, думал эльф, неужели бы он стал так рисковать, похищая его внука! Это было бы равносильно тому, что рарог добровольно положил голову на гильотину, ожидая, когда опустится нож. В конце концов, Фергюс десять лет назад сохранил ему жизнь, а мог казнить, и никто бы его за это не осудил. Слишком велик был шлейф преступлений, который тянулся за Филиппом, одно только убийство члена Совета XIII Лахлана влекло за собой неизбежную