Они ехали в полном молчании, каждый в своем углу на обтянутом красным атласом сиденье. Временами в глубь экипажа проникал свет зажженного фонаря, и дон Хайме осторожно краем глаза поглядывал на свою спутницу, погруженную в созерцание уличных теней. Бедному маэстро хотелось нарушить гнетущую его тягостную тишину, но он боялся окончательно испортить положение. Все это казалось каким-то дьявольским абсурдом.

Вскоре Адела де Отеро повернулась к нему.

— Я слышала, дон Хайме, что среди ваших учеников есть знатные люди. Это правда?

— Да, это так.

— И аристократы? Я хочу сказать: графы, герцоги и тому подобное…

Дон Хайме обрадовался, что возникла новая тема для разговора, который так некстати оборвался у него дома. Конечно же, она понимала, что молчание могло зайти слишком далеко. Быть может, угадывая смятение маэстро, она пыталась разбить ледяную преграду, выросшую между ними за столь короткое время; происходящее не было ей безразлично.

— Да, есть и такие, — ответил он. — Хотя, честно сказать, их немного. Прошли те времена, когда известный учитель фехтования мог отправиться на заработки в Вену или Петербург, где его немедленно назначали капитаном полка… В наше время аристократия не слишком интересуется моим искусством.

— Кто же те достойные люди, ставшие исключением?

Дон Хайме пожал плечами.

— Их двое или трое. Сын герцога де Суэка, маркиз де лос Алумбрес…

— Луис де Аяла?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Неужто вы знаете дона Луиса?

— Мне о нем рассказывали, — сказала она небрежно. — Я знаю только, что это один из лучших фехтовальщиков Мадрида.

Маэстро согласился:

— Да, он отличный фехтовальщик.

— Лучше, чем я? — В ее голосе послышалось искреннее любопытство.

Дон Хайме потупился.

— У него другой стиль.

Адела де Отеро оживилась.

— Я бы хотела с ним сразиться. Говорят, он интересный мужчина.

— Это невозможно. Мне очень жаль, сеньора, но это исключено.

— Отчего же? Я не вижу никаких препятствий.

— Ну… Одним словом…

— Я бы хотела провести с ним пару поединков. А его вы тоже обучили уколу за двести эскудо?

Дон Хайме беспокойно заерзал на сиденье экипажа. Неясные предчувствия смутили его не на шутку.

— Ваше желание, донья Адела, довольно… гм… смело. — Маэстро нахмурился. — Я не знаю, станет ли сеньор маркиз…

— Вы хорошо его знаете?

— Я имею честь дружить с маркизом, если вы это имеете в виду.

Неожиданно она так порывисто схватила его за руку, что дон Хайме даже на мгновение усомнился, что перед ним — та самая Адела де Отеро, которая полчаса назад беседовала с ним в интимном полумраке его кабинета.

— Тогда решено! — воскликнула она в восторге. — Вы расскажете ему о том, как ловко я владею рапирой, и он, конечно же, захочет познакомиться со мной, с женщиной, знающей толк в фехтовании!

Дон Хайме пробормотал несколько малоубедительных отговорок, но она упорно твердила свое:

— Вам ведь известно, маэстро: в Мадриде я почти никого не знаю. Никого, кроме вас. Я женщина; не могу же я стучаться в его дверь с рапирой под мышкой…

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул дон Хайме, его понятие о благопристойности не допускало и мысли об этом.

— Вот видите! Я просто умру от стыда!

— Дело не только в этом. Дон Луис де Аяла очень щепетилен во всем, что касается фехтования. Не знаю, что он подумает, если женщина…

— Но вы же сами, маэстро, даете мне уроки…

— Вот именно, даю уроки. Мой долг — обучать фехтованию. А долг Луиса де Аялы — быть маркизом.

Она рассмеялась; смех ее прозвучал весело и недобро.

— В тот первый день, когда вы пришли ко мне домой, вы тоже говорили, что не можете заниматься со мной из принципа…

— Профессиональное любопытство оказалось сильнее любых принципов.

Миновав дворец Лиги, они пересекли улицу Принцессы. Кое-где в дрожащем свете фонарей прогуливались хорошо одетые пешеходы, наслаждавшиеся вечерней прохладой. Скучающий полицейский, завидев их экипаж, поднял руку к козырьку фуражки, думая, что они направляются во дворец герцога Альбы.

— Обещайте, что вы поговорите обо мне с маркизом!

— Я никогда не даю обещаний, которые не намерен выполнять.

— Маэстро… Кажется, я догадываюсь: вы просто ревнивы.

Дон Хайме почувствовал, как лицо его заливает горячая волна. Он не мог видеть себя со стороны, но был уверен, что покраснел до самых ушей. Он открыл рот, не в силах произнести ни слова и чувствуя, что в горле у него растет болезненный комок. «Она права, — в смятении подумал он. — Она совершенно права. Я веду себя как мальчишка». Он глубоко дышал, стыдясь самого себя, и с силой вдавил наконечник трости в пол экипажа.

— Ладно… Попробую. Но я не могу вам ничего обещать.

Она с ребяческой радостью захлопала в ладоши и, наклонясь к дону Хайме, горячо пожала ему руку. Может быть, даже слишком горячо, учитывая, что все это было не чем иным, как сиюминутным капризом; и маэстро подумал, что донья Адела просто взбалмошная женщина.

* * *

Вопреки своему нежеланию дон Хайме сдержал слово и как-то раз, во время занятий в доме маркиза, осторожно завел с ним разговор об Аделе де Отеро:

— Некая молодая фехтовальщица, — вы знаете, кого я имею в виду, поскольку сами интересовались ею… Юным порою нравится разрушать стереотипы, вы ведь понимаете… Несомненно, она очень увлечена нашим с вами искусством, умеет мастерски атаковать, у нее легкая рука… В противном случае я никогда не осмелился бы заговорить с вами о ней. Если вы считаете, что…

Луис де Аяла поглаживал напомаженные усы, зардевшись от удовольствия. Разве может он отказаться? Разумеется, он согласен.

— Так вы говорите, она красива?

Дон Хайме был удручен; он проклинал себя за сводничество, казавшееся ему низким и презренным. Но слова, произнесенные Аделой де Отеро в экипаже, словно эхо, настойчиво звучали в его памяти. В столь преклонные годы страдать муками ревности было просто смешно.

Знакомство состоялось в фехтовальном зале дона Хайме, когда два дня спустя в разгар занятия с Аделой де Отеро там как ни в чем не бывало появился маркиз. Они вежливо обменялись приветствиями и любезностями, и Луис де Аяла, в атласном галстуке цвета мальвы, заколотом бриллиантовой булавкой, в вышитых шелковых носках, с тщательно завитыми усами, вежливо попросил разрешения присутствовать на занятии. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, лицо его приняло серьезное выражение знатока: донья Адела, сражаясь с доном Хайме, показывала такое мастерство во владении рапирой, какого маэстро ни разу не приходилось встречать ни в одном ученике. Стоявший в углу маркиз не выдержал и восторженно зааплодировал.