— Нет.

— Слава богу. Слава богу, что не подвернулся какой-нибудь парнишка на мотоцикле или велосипеде. Еще одно. Мэри знает?

— Да.

— Она велела мне, когда уезжала, чтобы я не пытался связаться с ней. Она сказала, ты будешь на связи. Ты чувствовал себя важной персоной, пересказывая ей историю о моем маленьком приключении?

— Бога ради, Трой!

— Она сегодня вернется?

— Нет.

— Не думаю, что я мог бы вынести и это в довершение всего. Она такая чертовски благородная, понимающая, самоотверженная.

— Она и в самом деле такая.

— А я свинья? Одно вытекает из другого.

— Ты болен.

— Это самое бессмысленное из всего, что ты мог бы сказать.

— Как насчет той штуки в середине твоей головы, Трой? Она занимает слишком много места. Она круглая, черная, резиновая, помнишь? Вчера ты говорил мне о ней.

Трой уставился на него, глаза сузились, почти закрылись, лицо обвисло. Майк ощутил его смущение, почти страх. Но через несколько мгновений он увидел вымученную улыбку, которой не ожидал.

— Ну, кто из нас болен, Майк? Ты что, колешься прямо в вену?

— Ты рассказал мне об этом вчера вечером.

— Я ничего об этом не знаю.

— Думаю, знаешь.

— Я был настолько пьян, насколько это возможно, Майк. Я не стоял на ногах. Вероятно, что-то бормотал. Пьяные обычно несут чушь. Ты просто дурак, если относишься к этому серьезно.

— Отношусь. Ты пообещал сходить к доктору.

— Ну уж — пообещал! Я не помню этого. Я не сдерживаю обещаний, которых не помню. Что такое с тобой? У меня нет времени слушать подобную ерунду. Мне надо работать.

— Я этим тоже занимался последние несколько дней, Трой. Думаю, я знаю способ, которым все можно исправить.

Дюрельда принесла кофе и поставила его на широкий подлокотник кресла. Как только она ушла, Трой сказал:

— Это был только вопрос времени — я знал, что ты сунешь свой нос и туда тоже. Почему-то ты вообразил, что можешь хозяйничать в моей жизни лучше, чем я.

Несколько долгих, тяжелых секунд Майк смотрел на него. Потом встал.

— Иди ты к черту, Джеймисон. Я уеду отсюда через двадцать минут.

Он прошел десять футов, прежде чем Трой проговорил совсем другим тоном:

— Подожди минуту, Майк.

— Хочешь убедиться, что ты можешь все испортить? Мне не нужны доказательства. Можешь. У тебя это хорошо получается.

— Нет. Я хотел сказать… Извини. Это была гадость. Я не имел этого в виду. Я… сам не свой. Садись.

Майк снова сел, настороженный и все еще разгневанный.

— Только ради Мэри, Трой. Не ради тебя. Выбирай, мальчик. Ты или болен сильнее, чем можешь вообразить, или ничего не стоящий сукин сын. Выбирай.

— Отличный выбор.

— Других вариантов нет!

— То есть я чокнутый. Так?

— Твои действия необъяснимы. Они саморазрушительны. Ты ведешь себя, как тогда…

— Ну, получается, немножко выпить — это уже преступление.

— Для некоторых. Как насчет доктора?

Трой отвернул лицо в сторону. Выждал несколько секунд.

— Может быть… что-то действительно не так. И может быть, это меня немного пугает. Но я могу справиться с этим сам.

— Ты так хорошо справляешься сам! Я уже видел.

— Отстань!

— Тебе нужен доктор!

— Послушай. Я сейчас не в том состоянии, чтобы принимать подобное решение. Позже. Ради бога, дай мне возможность прийти в себя!

— Как долго ты будешь приходить в себя?

— Поговорим об этом завтра, Майк. Завтра. Ничего сегодня мы не решим. Сейчас у меня только одно желание — попытаться пережить этот день. Это единственная проблема, с которой я смогу справиться. К завтрашнему полудню я смогу говорить об этом.

— Хорошо. Оставим это.

— А что ты говорил про земельный проект?

— Это подождет. Не думай об этом. Думай о себе. Хоть раз в жизни постарайся взглянуть на себя со стороны.

Попытка улыбнуться закончилась жуткой гримасой, когда Трой сказал:

— Гораздо лучше не разглядывать слишком внимательно некоторые вещи в своей жизни.

— Тебе нужно заняться именно этим.

— Дело в том, что я никогда не чувствовал себя по-настоящему плохим человеком. А веду себя как дерьмо. Потом я хочу спрятаться от самого себя. Но это именно то, что мне никогда не дают сделать. Такая вот большая ловушка.

— Что ты собираешься сегодня делать?

— Быть овощем. Лежать на солнце. Потом вздремнуть. Я слабею и потею только от того, что просто встаю на ноги.

— Ты будешь здесь? Ты никуда не уедешь?

— Господи, нет!

Майк провел короткое время перед обедом у себя, написав письма мальчикам. Он пообедал один. Дебби Энн уехала в город, чтобы с кем-то там встретиться. Трою есть пока не хотелось.

После обеда он закончил письма и отправил по дороге на Равенна-Ки. Он приехал к Рэду в половине третьего. Птички и Джеранны там не было. Он спросил о них у Рэда.

— Сегодня еще не заходили. Вероятно, в коттедже.

Майк пошел к коттеджу. Птичка сидел на крылечке, голый по пояс, старательно выплетая какой-то неопределенный предмет из длинных тонких кожаных ремней. Его толстые пальцы двигались проворно, выражение лица было сосредоточенным. Мускулы пульсировали на груди и плечах, когда он работал.

Он посмотрел вверх, пальцы все еще двигались.

— Заходи, парень. Она дрыхнет. Она говорила, что ты зайдешь. — Он не сделал попытки понизить голос.

— Она говорила тебе, что я…

— Майк? — окликнула Джеранна, голос был слабым и надтреснутым со сна.

— Заходи, — сказал Птичка.

Он вошел внутрь. Жалюзи разрезали комнатный свет на тонкие слои. Внутри двери были открыты. Там имелись маленькая гостиная, маленькая спальня, ванная и кухонный отсек в уголке гостиной. Коттедж был завален одеждой, журналами, пустыми бутылками, пепельницами, полными окурков. Женщина спала на кушетке в гостиной. Когда он вошел, она села, откинула назад волосы и расчесала их растопыренными пальцами обеих рук, зевая так широко, что ему было видно, где отсутствуют зубы. Она была в помятых белых шортах и красном топике из мешковины.

— Боже! — воскликнула она. — Когда сплю днем, у меня во рту ощущение как в птичьей клетке. Смахни шмотки со стула и садись, Майк.

Он поднял со стула штаны и журналы, кинул их на другой стул и сел лицом к ней.