Князь Мстиславский отправляется на юг в привычной должности первого воеводы полка правой руки при главнокомандующем — И.Д. Бельском. Армия расходится по позициям, ожидая, на каком направлении появится крымцы, чтобы броситься туда всей мощью.

Девлет-Гирей прорвался через переправы с крупными силами: «с двумя царевичи и со всеми своими орды, и качевными татары, и с ногаи… и с азовскими, и з белгородцкими, и с турскими людьми». Ему помогли в этом наши изменники, в частности некий Кудеяр Тишенков. С русской стороны к татарам перебегают дети боярские, напуганные размахом опричных репрессий. И один из перебежчиков показывает крымцам дорогу в обход оборонительных позиций русской армии, а другой сообщает, сколь малы силы, противостоящие хану. Девлет-Гирей переходит Оку вброд и, сбивая наши заслоны, стремительно движется к Москве. Опричным отрядам не удается затормозить его наступление. Сторожевая и караульная служба в русских войсках оставляет желать лучшего, координация действий земской и опричной половин армии затруднена.

Татары оказываются на фланге, а потом и в тылу московских полков. Поэтому вместо сражения с крымцами происходит быстрое отступление к столице.

Царь с частью опричного корпуса бежит к Москве, оттуда к Александровой слободе, а из слободы — аж в Ростов. В ту несчастную весну все идет неудачно, все не работает, все происходит не по плану.

В отсутствие опричного корпуса земские воеводы попытались организовать оборону столицы. Им удалось собрать полки под Москвой незадолго до подхода Девлет-Гирея. Во главе земской рати стояли опытные и храбрые военачальники: князь Иван Дмитриевич Бельский (старший из воевод), князь Иван Фёдорович Мстиславский и князь Михаил Иванович Воротынский. Остатками опричного корпуса под Москвой руководил второй воевода передового полка князь Василий Иванович Темкин. Казалось, положение города небезнадежно. Бельский контратаковал татар и, видимо, добился успеха: по данным летописи, он «…выезжал против крымских людей за Москву реку на луг за болото и дело с ними делал»[59], а по другим источникам, даже «забил» крымцев «за болото, за луг». Как видно, земская рать изготовилась драться до последнего. Вот уж, воистину, «отступать некуда, позади — Москва!»

Земские полки стояли в Замоскворечье, широким полукругом от Якиманки до Таганки и Крутиц. Опричники встали севернее, за Неглинной. Острие татарских атак приходилось на полки Бельского и Мстиславского.

К сожалению, во время контратаки на татарское войско главнокомандующий князь Бельский получил ранение. Он был отвезен на свой двор. Его отсутствие, по мнению Р.Г. Скрынникова, внесло известную дезорганизацию в действия обороняющихся[60].

Не сумев прорваться к центру города, Девлет-Гирей зажег предместья. Ветер быстро разнес пламя; Москва горела всего три или четыре часа, но выгорела дотла, «не осталось ни единые храмины», и даже стены оказались разрушены от чудовищного взрыва пороховых погребов. Армии некуда было спастись из огня, и она погибла вместе с городом, погибла сражаясь. От пожарного зноя умер боярин М.И. Вороной, был зарезан в давке князь Никита Петрович Шуйский. Главнокомандующего пожар застал на его дворе. Его попытались спасти от огня в погребе. Там он вместе с родней принял страшную смерть от нестерпимого жара…

На нем извелся и весь род князей Бельских.

Это был храбрый человек и хороший полководец. Бельский командовал нашими армиями с середины 1550-х гг. Иван Дмитриевич вместе с Иваном IV брал Полоцк. Князь был во главе русской армии и под Болховом… Что ж, как говорится в одном старом советском фильме, он сделал лучшую для военного карьеру — погиб за отечество.

Девлет-Гирей, ограбив южные посады столицы и подмосковные села, устремился назад. Перед ним простирались беззащитные приокские уезды, невиданно обогатившие захватчиков. Русскую столицу он не взял. Но после его прихода там уже нечего было брать.

Полки Бельского и Мстиславского оказались прижаты стеной пожара к Москве-реке, но Иван Федорович чудом уцелел. Он был настолько потрясен произошедшим, что в течение десяти дней не понимал, как ему доложить царю о страшной катастрофе. Трупы, заполнившие улицы Москвы, оставались непогребенными: никто не отдал приказа, чтобы об их захоронении позаботились… А может быть, воевода пострадал от ожогов и отлеживался, восстанавливая силы. Его имени нет в списке командного состава небольшого живого заслона, который выставили после ухода Девлет-Гирея, — хотя Мстиславский, оставшийся за старшего после кончины Бельского, обязан был его возглавить.

Разгром столицы поставил Ивана IV в крайне неудобное положение. Он видел вину опричных командиров, и на них в самом скором времени посыпались суровые наказания. Несколько человек расстались с жизнью. Вера в боевые возможности отборного опричного корпуса упала в глазах царя, и с этого момента начинается постепенный демонтаж военной машины опричнины. Но… было бы очень неудобно показать подданным, что в поражении виновны только опричники. Требовалось отыскать также персон из земщины, которые могли бы разделить вину с опричными воеводами.

Кого же?

Князь Бельский мертв, и он сражался до конца. Наверное, фраза, столь часто звучавшая в годы Великой Отечественной войны, может быть сказана и о нем: «Погиб смертью храбрых». Возводить какие-то обвинения против него было бы глупо, да и бессмысленно.

Следующим по старшинству военачальником в земской армии числился князь Мстиславский. Вот ему-то и пришлось отвечать за «измену».

Действительно, измена в событиях 1571 г. видна, тут не о чем спорить. Другое дело, каким боком мог оказаться причастным к ней Иван Фёдорович? Зачем ему, одному из «столпов царства», неприкасаемому даже в худший период опричнины, ввязываться в такую авантюру? Но политическая ситуация требовала высокопоставленной жертвы в земщине. Князь Мстиславский оказался в неудачное время в неудачном месте, и ему пришлось сыграть роль жертвы. Ивана Федоровича взяли под стражу.

Историк Р.Г. Скрынников восстановил картину фальсифицированного судебного разбирательства по «делу» Мстиславского: «Его оговорил служилый татарин, именуемый в источниках „Барымским царевичем“. Сын знатного крымского сановника „мурза Абысланов сын Барымского“ участвовал в набеге на Донков в 1568 г. и тогда же отъехал на царскую службу. В дни, когда татары шли к Москве, царевич пытался перебежать к единоплеменникам, но был пойман и допрошен под пыткой. Стараясь смягчить свою вину, он заявил, что действовал по приказу… князя И.Ф. Мстиславского и члена опричной думы кравчего Ф.И. Салтыкова… Мстиславского судили не как военачальника, понесшего поражение, а как заговорщика и государственного преступника. Обвинения, предъявленные земскому боярину, были более чем двусмысленными. Царь был уверен, что именно земские бояре руками Кудеяра Тишенкова „навели“ татар на Москву… По словам Барымского царевича, Иван Мстиславский и Фёдор Салтыков послали его в поле к хану уже после сожжения Москвы с наказом, чтобы „царь“ (Девлет-Гирей) воротился к Москве, и Москва будет его». После успешного набега хан, следуя вековой традиции, стремительно отступил в Крым, а бояре якобы предлагали ему засесть в сожженной Москве. Обвинение явно неправдоподобное…[61]