– Прощай. Не подведи… – и совершенно неожиданно для меня, распахнув дверцу кабины, на полном ходу вывалился из грузовика.

Я едва успел перехватить руль, как тяжелая машина левым задним колесом наехала на что-то крупное… Мне показалось, будто я даже хруст костей услышал, что вряд ли было возможно за ревом движка, работающего на максимальной мощности.

Останавливать грузовик было бесполезно – я ничем не мог помочь смертельно раненному другу.

Я мог лишь выполнить обещание!

Поэтому я, быстро пересев на водительское место, нажал на педаль газа, выжимая из двигателя все, на что он был способен. Потому что впереди рядом с дорожным знаком «Буряковка» был немецкий блокпост, на который уже наверняка пришли инструкции о том, что нужно делать, завидев грузовик с соответствующими номерами. И пока немцы эти номера не разглядели, у меня был шанс.

Небольшой, но был…

Блокпост был стандартный – мешки с песком, пулемет, рядом мотоцикл с еще одним пулеметом в коляске и фрицем, в той коляске развалившимся с сигареткой. Правда, когда немец увидел грузовик, летящий на блокпост на полной скорости, он резко зашевелился – а дальше я не видел, что он там делал, так как нырнул под торпеду, придерживая руль одной рукой и давя на газ другой…

Длинная очередь ударила в морду ревущей машины, наверняка разорвала радиатор, полоснула выше, по лобовому стеклу, осколки которого посыпались на меня…

А потом был удар. Страшный… К которому я приготовился, раскорячившись под торпедой и уперевшись руками-ногами куда только можно.

Сработало.

Правда, суставы заныли не по-детски, приняв на себя запредельную нагрузку, – но выдержали, не треснули и не повыскакивали из суставных сумок. Уже можно считать, что повезло при таком-то ударе.

Схватив автомат, я выкатился из кабины, поднырнув под новую очередь из мотоциклетной коляски – и полоснул из автомата в ответ, вбив горячим свинцом фрицу в пасть окурок, прилепившийся к нижней губе.

Больше стрелять было не в кого. Пулеметный расчет мой грузовик смешал с кучей песка, высыпавшегося из разорванных мешков, и теперь эта куча была грязно-желто-красной.

И рука из нее торчала.

Сломанная.

Острая кость вылезла из рукава, а пальцы все еще судорожно сжимаются-разжимаются, словно их хозяин и после смерти пытается добраться до моего горла – но не получается у него выбраться из песчаной кучи.

Я тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. Не до них сейчас, дело надо делать, пока по дороге кто не проехал и не увидел, что тут происходит.

Поднатужившись, я вытащил мертвого фрица из коляски, сел за руль и выехал на дорогу. По моим прикидкам, до Янова оставалось километра три-четыре.

А значит, я был почти у цели.

* * *

Дорога шла через небольшую рощу, за которой слышался какой-то гул. Въехав в прохладную тень деревьев, я заглушил движок мотоцикла и на руках вкатил его в придорожный кустарник. Если я в открытую приеду на Янов, то фрицы, которых там наверняка немало, закономерно начнут пытаться со мной пообщаться. Тут мне с моим знанием языка и хана. Потому беседы с противником отменяются, будем работать скрытно. Тем более что время суток этому способствовало.

Сгущались сумерки, но я, высунувшись из-за деревьев, еще мог разглядеть знакомые очертания станции Янов, возле которой шебуршились фрицы.

И не только они…

Похоже, немцам непросто далось взятие железнодорожного узла, и сейчас они силами согнанного со всей округи местного населения пытались наладить его работу. Оно и понятно – без железной дороги снабжение оставляет желать лучшего, а отходя, советские войска взорвали рельсы. И сейчас немцы изрядно напрягались, принуждая пленных к работе.

На наскоро сооруженной виселице болтались с десяток тел, на рукавах которых я разглядел белые повязки со звездой Давида. Ясно, акция устрашения. Людей с такими повязками было немало среди тех, кто расчищал взорванные пути от изуродованных рельс и шпал, и их немцы били с удвоенной энергией. Изучая историю, я так и не понял, чем Гитлеру не угодили именно евреи, но даже с моего наблюдательного пункта было заметно, как фашисты их ненавидят. Впрочем, русских, которые были без повязок, фрицы тоже не жалели – били прикладами, палками, ногами…

Один парень не выдержал и бросился на немца со стальным железнодорожным костылем, который с размаху воткнул в глаз мучителя. В следующую секунду его тело сотряслось от нескольких очередей, ударивших в него одновременно. Он умер сразу, без мучений, как настоящий герой – но цена его подвигу оказалась ужасной.

Фашисты немедленно отобрали среди работающих десять человек и выстрелами перебили им колени. А потом какой-то тощий, но жилистый офицер подошел к каждому человеку, лежащему на земле, и собственноручно несколькими ударами размозжил ему голову ломом. После чего на ломаном русском проорал:

– Так быть всегда, если кто-то еще попробовать поднять свой рука на немецкий солдат!

Глядя на все это, я услышал скрип моих зубов и хруст кулаков, сжимающихся в бессильной ненависти. Я ничем не мог помочь этим людям – даже если я прикончу того жилистого, это все равно ничего не изменит. Убьют меня, а следом еще десятерых несчастных, которые, возможно, могли бы дожить до Победы…

Нет.

Как говорил один известный вождь революции, мы пойдем другим путем.

И я пошел, когда сумерки сгустились настолько, что вместо людей стали различимы лишь силуэты на фоне гигантских костров, локально разгоняющих сумрак. По ходу, фрицы решили, что работающим людям сон не нужен – удары и крики надсмотрщиков не прекращались.

Понятно… Немцам срочно нужна была функционирующая железная дорога, а значит, тех, кого они не считали за людей, жалеть было вовсе не обязательно.

Ладно.

Я проверил, полностью ли снаряжены патронами все магазины в подсумках, и, оставив в кустах один автомат, крадучись направился к вокзалу.

Это оказалось не сложно – когда люди сначала глядят на огонь, а после в темноту, то в той темноте они ни черта не видят. Костры горели через каждые пятнадцать-двадцать метров, потому немцы не заметили, что один стрелок, одетый в их униформу, проскользнул в здание вокзала, которое особо не охранялось. И правда, зачем тот вокзал специально охранять, когда вокруг него чуть ли не целый батальон расположился?

В здании было не особо людно – а чего трупной вонью дышать, когда снаружи довольно теплая ночь? Нет, мертвецов-то уже отсюда вынесли, а вот кровь замыть не успели – видимо, не до того было. И она разлагалась, пропитывая воздух сладковато-тошнотворными миазмами. По ходу, не просто далось немцам взятие Янова, вон сколько гильз на полу валяется…

Как я понимаю, Гебхард не стал сообщать по телефону о наличии секретного входа в подземелье – небось, побоялся, что информация попадет не в те руки. И это было просто замечательно, иначе сейчас бы все здание было забито фрицами. А так только один из них сидел в зале ожидания, прислонив винтовку к скамейке. Спал. Устал, видать, лупить безоружных прикладом, на котором вместе с кровью успели присохнуть чьи-то волосы.