Я налила себе чая. Напиток был светло-бордовым, от него сладко пахло.

Сказитель устроился напротив нас.

Я посмотрела по сторонам. Белая краска на стенах облупилась, из-под нее проглядывала желтая. Однако и в этой каморке висел вездесущий новостной экран, кое-как прилаженный над печкой. Комнату заполняли предметы, добытые во время Побывок: темный металлический чайник явно прибыл с Тепеса, решетка на печке сделана из обломка питайского пола, а наряд Сказителя – из роскошного отирского шелка. В углу я заметила сломанное кресло неизвестного происхождения.

– От твоего приятеля… – Акоса, да? – пахнет тихоцветом, – Сказитель вдруг сурово наморщил лоб.

– Акос – тувенец, – пояснила я. – И тут нет никакого неуважения.

– Неуважения? – непонимающе переспросил Акос.

– Да, я не разрешаю входить в мой дом людям, принимавшим тихоцветы и любые другие вещества, изменяющие Ток, – ответил Сказитель. – Хотя они могут вернуться, когда действие зелий закончится. Я не склонен гнать гостей.

– Сказитель – наш священник, – объяснила я Акосу. – Обычно мы зовем их духовенством.

– Тувенец, значит… – Сказитель прикрыл глаза. – По-моему, ты что-то путаешь, господин. Ты говоришь на священном языке, как на родном.

– Мне лучше знать, где мой дом и кто я такой, – раздраженно буркнул Акос.

– Я не хотел тебя обидеть, но ведь Акос – шотетское имя, неудивительно, что я ошибся. Зачем тувенцам давать ребенку имя, которое звучит для них столь чуждо? А как зовут твоих братьев и сестер?

– Айджа и Сизи, – ошеломленно произнес Акос.

Он выглядел испуганным. Я почувствовала, как он стиснул мою руку.

– Ладно, неважно, – отмахнулся Сказитель. – Вы ведь пришли ко мне не просто так, и времени, полагаю, у вас немного. Перейдем к делу и не будем ждать, когда разразится гроза. С чем ты ко мне пожаловала, малышка Ноавек?

– Поведайте Акосу историю, которую вы рассказывали мне. Вы же ее помните, да? Мне ее так хорошо никогда не пересказать.

– Хорошо, малышка Ноавек, – босоногий Сказитель обнял ладонями свою кружку.

– Что до истории, у нее нет начала. Тогда мы не понимали, что наш язык, язык откровений, передается с кровью. Мы, галактические странники, всегда держались вместе. У нас не было ни дома, ни стремления его обрести. Мы следовали за Током туда, куда бы он нас ни вел, и верили, что именно в этом заключается наша судьба.

Сказитель отхлебнул глоточек, отставил в сторону кружку и пошевелил пальцами. Когда я увидела этот жест много лет назад, то рассмеялась: настолько странным он показался. Теперь-то мне было известно, чего ждать.

В воздухе возникли призрачные фигуры. Силуэты не светились, как голограмма галактики, которую мы видели в комнате Изыскателей, но были сделаны по тому же принципу. Я понимала, что Сказитель активировал звездную карту.

Планеты вращались вокруг солнца, а вокруг них вилась белесая лента Тока.

Серые, дымчатые глаза Акоса расширились.

– Однажды некий оракул предсказал, что правители приведут нас туда, где мы обретем свою родину. И мы действительно обнаружили вроде бы необитаемую, холодную планету, получившую название Урек, что на шотетском означает «Пустая».

– Урек, – повторил Акос. – Так шотеты называют нашу планету?

– А ты думал, мы будем именовать ее по-тувенски? – хмыкнула я.

Конечно, в официальных документах планета, на которой жили и тувенцы, и шотеты, называлась Туве, однако мы не считали себя обязанными прибегать к названию, принятому в Ассамблее.

А звездная карта Сказителя уже изменилась, она сфокусировалась на одной тускло-сияющей планете.

– Течение Тока было здесь весьма мощным. Но мы не захотели забыть нашу историю и наше непостоянство, наше желание возвращать к жизни сломанное, поэтому начали летать на Побывки. Каждый сезон мы, шотеты, всходим на корабль, который столь долго носил нас по галактике, и следуем за токотечением.

Если бы Акос не держал меня за руку, я бы ощутила гул Тока в своем теле. Я редко об этом задумывалась, поскольку гул всегда сопровождала физическая боль, правда, в остальном я ничем не отличалась от других шотетов – да и от всех других людей галактики. За исключением Акоса, сидящего рядом. Мне вдруг стало интересно, помнит ли он гул Тока, скучает ли по нему.

– А затем в наш город Воа вторглись люди севера, – продолжил Сказитель сумрачным голосом. – Они называли себя тувенцами и выращивали ледоцветы. Войдя в город, они увидели детей, ждущих возвращения родителей из Побывки. Тувенцы похитили их, забрали прямо из колыбелей, из-за кухонных столов и с улиц. Они украли их, увезли к себе и превратили в рабов.

Пальцы Сказителя провели в воздухе черты, и я увидела призрачную улицу, по которой бежал совсем маленький мальчик. Его преследовал клуб дыма, который вскоре настиг ребенка и поглотил его.

– Вернувшись с Побывки, взрослые обнаружили исчезновение детей и начали войну за их возвращение. Но у шотетов не было военного опыта, многие, очень многие пали в битве. Они решили, что потеряли своих детей навсегда. Однако через поколение один из наших отрядов на планете Отир встретил девочку, заговорившую с ними на шотетском. Она оказалась дочерью тувенского слуги, покупавшего что-то для своих хозяев, и даже не понимала, что обратилась к ним на шотетском. Она была первой Возвращенной, вернувшейся к своему народу, – Сказитель склонил голову. – Постепенно мы совершенствовались. Мы стали храбрыми воинами, и никто уже не посмел нас обидеть.

Сказитель легонько дунул, и картинка истаяла в воздухе.

Барабаны в центре города в этот момент забили громче: к ним присоединились барабанщики из бедных кварталов. Они грохотали и рокотали, а я с открытым ртом смотрела на Сказителя.

– А вот и обещанная гроза, – произнес он. – Вовремя, потому что моя история близится к концу.

– Благодарю тебя, – произнесла я. – Извини, что…

– Ступай, малышка Ноавек, – криво улыбнулся Сказитель. – Не к чему пропускать столь восхитительное зрелище.

Крепко сжав руку Акоса, я вскочила, увлекая его за собой. Акос хмуро смотрел на Сказителя. К чаю парень даже не притронулся. Я потянула его на улицу, прочь из дома. Даже отсюда был прекрасно виден проплывающий над Воа корабль, чьи обводы я знала так же хорошо, как лицо собственной матери. Я отлично запомнила этот сужающийся к носу силуэт. Знала, из какой Побывки привезены те или иные листы обшивки, а по их оранжевому, синему или черному цвету – насколько они изношены. Наш лоскутный корабль. Он был так огромен, что его тень накрывала Воа.

Раздались радостные возгласы.

По привычке я подняла руку к небу. Оттуда, где находился погрузочный док, послышался громкий, сухой треск, напоминающий удар хлыста. Во все стороны протянулись синие прожилки, одни обвивали тучи, другие – создавали новые. Словно в воду выплеснули чернила, и они постепенно смешивались с жидкостью, пока город не заволокло темным туманом. Это был дар корабля.