– Чур я раскатываю! – обрадовалась я и полезла за скалкой.

– Ты, ты, а кто ж? Стрекоза! – улыбнулась баб Соня, доставая муку, сметану, баночку из-под меда в форме бочечки, в которой был драгоценный порошок. Ванилин. Его папа привез из какой-то командировки.

…Плюшки получились розовыми, неровными, ноздреватыми. Перед тем как поставить их в печку, баба Соня квачиком обмазала их взбитым яйцом, а я сверху присыпала сахарком, который в печке подтаял и стал коричневым. Баба Соня заварила чай. Накрыла чайник полотенцем – чтоб настоялся. Положила в вазочку варенье. Плюшки ловко сбросила с противня в плетеную корзиночку. По радио пела тетенька про дождь, я посмотрела в окно. Осень. Темнело рано, окно было сине-черным. Вместо дождя я увидела свое отражение. Нос в муке. Коса недлинная, но толстенькая, опять растрепалась. Бант съехал.

– Ба, а ты мне завтра два хвостика вместо косички сделаешь? – вспомнила я про завтрашний, очень ответственный день.

Завтра я стану октябренком. Я сползла со стула, побежала к секретеру. «Секретер» – тоже интересное слово. Секретов там никаких не было. В верхнем ящике лежали документы. Крышка секретера откидывалась, и внутри были книги, шкатулка с мамиными бусами и брошкой. Еще там была коробка с лекарствами. И мое отделение. Там лежали новые тетрадки, коробка с карандашами, запасные стержни с фиолетовыми чернилами для ручки, и отдельно, в спичечном коробке, лежала звездочка. Я ее достала и, в который раз, полюбовалась.

В ларьке «Союзпечать» возле школы продавались звездочки железные, с золотым маленьким Володей Ульяновым-Лениным. А мне папа привез пластмассовую. У нее были острые треугольные концы, а в серединке – черно-белая фотография маленького курчавого мальчика. Фотография была нечеткой, очень мелкой, но я-то знала, что это Володя Ульянов, который потом стал дедушкой Лениным. Он, прищурясь, улыбался с первой страницы букваря, а под фотографией было написано: «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить». Как это жив, если он в Мавзолее? Я сама видела. В Москве, на Красной Площади. И жить будет как? Он же мертвый там лежал. «Заспиртованный» – пояснила девочка из очереди. Если честно, Мавзолей мне не понравился. Там было темно, страшно. И тот Ленин совсем не был похож на дедушку из Букваря, а уж тем более на мальчика Володю Ульянова со звездочки…

Завтра весь наш 1 «А» класс станет октябрятским отрядом. «Каждый из вас станет юным ленинцем!» – сказала Марина Андреевна, наша старшая пионервожатая. Ну, с мальчиками все понятно – юный ленинец. А девочки – юные ленинки? Я не решилась спросить у Марины Андреевны, а теперь вспомнила и пожалела, что не спросила. А вдруг меня завтра на линейке спросят и я не буду знать, что ответить?

Я открыла ранец, достала Букварь – неинтересно, я его еще прошлым летом весь прочитала. Полистав страницы, нашла картинку с ребятами – такими же, как и мы, первоклассниками, которых принимали в октябрята.

Уроки я сделала быстро. А что их делать-то? Как говорит баб Соня: «Делов-то!» Я перевернула тетрадку – на последней странице были написаны правила октябрят. Я их, конечно, знала наизусть, но повторила:

Наших правил ровно пять. Мы их будем выполнять.

Октябрята – будущие пионеры.

Октябрята – прилежные ребята, любят школу,

уважают старших.

Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут.

Октябрята – правдивые и смелые, ловкие

и умелые.

Октябрята – дружные ребята, читают и рисуют,

играют и поют, весело живут.

Я повторила вслух все правила и не услышала, как зазвонил телефон. Баб Соня вошла в комнату и сказала:

– Иди к телефону. Мама звонит.

Я в два прыжка оказалась в кухне.

– Мам, привет! Мам, ты чего в больнице? Мам, а что такое «сохранение»? Мам, меня ж завтра в октябрята принимать будут, я думала, ты придешь… – тараторила я без передышки.

– Я не смогу прийти, так получилось.

– Мам, у тебя болит живот? – мамин живот был большой. Там был мой брат. Так сказал папа. И я там когда-то была. Как я там помещалась, я не представляла.

– Нет, доня, не болит. Просто давление было высокое. На завтра тебе бабушка все приготовит, и фартук, и колготки белые, они там на второй полке в твоем шкафчике, манжеты и воротничок подошьет. Ты у меня самая красивая будешь!

Я улыбалась и молчала. Баб Соня протянула руку к трубке.

– Мам, я тебя целую. Ты давай, этасама, сохраняйся. Мы к тебе завтра придем, – я отдала трубку баб Соне.

Сложив книжки-тетрадки в ранец, еще раз открыла коробочку со звездочкой. «Хоть бы не проспать!» Сунула в специальный карманчик внутри ранца. Застегнула молнию.

– Ба, будильник поставь! Чтоб я не проспала!

– Я тебя разбужу, не бойся. Иди ложись, я сейчас манжеты твои закончу пришивать и тоже спать пойду. Под одеялом не читать. Разрешаю 15 минут еще свет не выключать, но потом сразу без разговоров – спать.

– Ну, бааааа, – заканючила я, впрочем, мало рассчитывая на поблажку.

– Давай не будем, а? Ты же знаешь, что это бесполезно. И так уже десять часов. Еще пятнадцать минут, и свет чтобы был погашен. Утром я тебя разбужу. Спокойной ночи.

Баб Соня поцеловала меня, погладила по голове. От нее пахло плюшками. Теплыми, душистыми, сладкими.

Я закрыла глаза, представила, как же завтра все произойдет, и незаметно уснула. Сон был ярким, громким. В нем грохотали барабаны и гудели горны. Какой-то белобрысый дурак дунул мне прямо в ухо, я подскочила и проснулась. Сердце колошматилось, как барабаны из сна. Трещал будильник.

Я машинально нажала на кнопку. И вылезла из постели. За окном еще было темно. Ноябрь. Баба Соня тяжело ступала в кухне, уже посвистывал чайник. Я заглянула в кухню:

– Доброе утро, ба!

– Доброе, доброе! – баб Соня намазывала батон маслом. – Завтрак готов, давай одевайся и за стол.

– И тут мой взгляд упал на часы. Они показывали пол-девятого.

– Ба, какой завтрак! – сердце мое упало. Я схватила передник, вылетела в комнату, натянула колготки, напялила фартук, схватила ранец, и с криком: «Проспали!», на бегу надевая пальто, вылетела из дома.

Всю дорогу до школы я бежала и плакала. Ну как же так! Я так ждала этот день, и вот так проспать! Это все баб Соня виновата, она будильник не так завела. Теперь все будут октябрятами, а я нет. А октябрята – будущие пионеры, и если я не стану октябренком, как же я стану пионеркой?

Я размазывала слезы, убирала прилипшие ко лбу волосы. На бегу в кармане нащупала невидимку. Заколола челку. Ничего вокруг не видя, я влетела в школьный вестибюль. Сбросила пальто и помчалась к раздевалке, но остановилась на полдороге. Наша техничка теть Дуня спускалась по ступенькам, удивленно глядя на меня. Вокруг не было ни души. На вешалках не висело ни одного пальто. Я испуганно икнула и посмотрела на теть Дуню.